Онлайн книга «Загадка старого клоуна»
|
– Не может князь со дружиной – сами Киев защищать будем! – Оружно пойдём на поганых! – Не отдадим Киев на поруганье! Забурлило вече на торжище. – Слать к Изяславу слов! – Пусть даёт князь нам оружие и коней! Пойдём биться! И вот уже выделило вече по-нашему делегацию, а по-тогдашнему слов (то есть послов), и пошли они по Боричеву спуску на Гору. Стража у ворот даже не попробовала задержать их, сразу пропустила. Чак, я и Елисей Петрович полетели следом. Вот и Верхний город. Сразу за воротами справа знаменитая Десятинная церковь (фундамент которой можно увидеть сейчас возле Исторического музея), а за ней обнесённый деревянным частоколом каменный двухэтажный великокняжеский дворец-терем. Уверенно и смело идут туда слы. И отступает стража. Вышел на крыльцо князь Изяслав. – Что нужно? – брови нахмурил. Поклонились ему слы: – Половцы рассеялись по всей земле. Вече постановило просить тебя, князь, дать нам оружие и коней, мы ещё будем биться с ними. Прислушался князь к тревожному гулу, который доносился снизу, с Подола, – в глазах мелькнул испуг. – Нет! – как будто камень во слов бросил, повернулся и исчез в тереме. Как туча нахмурились слы – отказал, видишь, князь народу. А с Подола уже поднимаются на Гору люди. Уже запрудили Бабий Торжок, который сразу за воротами. С нетерпением ждут решения. И как услышали, что отказал князь, как будто плотину прорвало. – Это всё из-за Коснячка-воеводы, пса лютого! – Он виноват! – До каких пор издеваться над людьми будет! – Бей Коснячка ненавистного! И бросились к подворью Коснячка, которое находилось недалеко от Софии. Взглянул я на знаменитую Софию Киевскую. Совсем не такая, как сейчас. Как будто большая каменная гора, с округлыми куполами, похожими на купола Владимирского собора. Коснячка люди не застали. Убежал он куда-то. Кто-то крикнул: – Пойдём освободим людей наших из темницы! И разделился народ на две группы: одна пошла к порубу-темнице, другая – к княжескому дворцу. Поскольку скоморохи, среди них и Терёшка Губа, направились к княжескому дворцу, мы полетели за ними. Толпа во дворе клокочет, бурлит. Бросилась наконец к двери. Поддалась дверь под безудержным натиском людей – соскочила с петель, упала. Ворвались восставшие в княжеский дворец. А в нем пусто, хоть собак гоняй, – никого. Все разбежались: и князь, и дружинники, и охрана. Рассыпались люди по терему, по просторным княжеским палатам, ищут князя и прислужников его, да напрасно. А Терёшка Губа (он ещё на Подоле, когда вече началось, «бесовскую харю» снял и стал так похож на Смеяна и Хихиню, что сомнения не было – предок) посреди главной, золотой, княжеской палаты стал и громко произнёс: – Людие! Да это же впервые в Киеве такое! Простые смертные князя прогнаша! Ха-ха-ха! Лепота! Радость какая! Ха-ха-ха!.. И ну вприсядку танцевать, через голову переворачиваться, чуть ли не к потолку подпрыгивать. А за ним другие скоморохи и люд простой. Вижу: один бородач, немолодой уже, с седыми волосами, перевязанными вокруг лба бечёвкой, стоит у стены, хмуро на эти танцы поглядывает. Терёшка Губа тоже увидел его. – Аты, Микула Гончар, почто невесёлый? – Сына моего на Альте убили. – Правда, горе великое, – качнул головой Терёшка. – Но его уже не воскресишь. Горе твоё особное, а радость сейчас у нас на всех одна, общая. Не можешь ты не разделить её. Преодолей себя, улыбнись, чтобы людей в этот день не огорчать. – И рад бы, да горе уста замкнуло. Посмотрел на него пристально Терёшка Губа и как махнёт рукой: – Эх!.. Не стоит, может, своего скоморошьего покона (то есть обычая) нарушать, да день же сегодня такой… Полез он за пазуху, достал кожаную котомку, развязал, подал Микуле. – Что это? – поднял на него глаза Микула Гончар. – Не бойся. Не яд. Веселящее зелье это, смех-трава. Пожуй только, и увидишь. Одну травинку бери, больше не надо. Взял Микула из котомки сухую травинку, поднёс ко рту, пожевал. И на глазах вдруг изменился – как будто засветился весь изнутри. Откинул назад голову и захохотал – весело, раскатисто, в полную грудь: – Ха-ха-ха-ха-ха! И уже другие руки тянут: – А ну дай! – Дай попробовать! – И мне, Терёшка! – И мне! – Мне тоже! Растерялся Терёшка. Но разве хватит сил отказать людям, когда так просят? Ещё и в такой день! А через минуту уже хохотала, заливалась вся толпа вокруг Терёшки. Первые минуты ещё было ничего. Ну, смеются люди – и хорошо. Князя прогнали. Весело. Я и сам невольно улыбался. Когда видишь, как люди смеются, всегда почему-то самому улыбаться хочется, даже если не знаешь, из-за чего они смеются. И вдруг кто-то воскликнул: – Веселье Руси есть питие! А давайте же сюда хмель-зелье, мёд наливайте! И откуда-то появились бочки с мёдом хмельным. И заплескалось в чашах вокруг. И тут уже что-то страшное началось. Когда люди смеются над чем-то – это нормально. Но когда смеются без всякой видимой причины, только от хмеля дурного – это ужасно. Вон смеётся худой, измождённый, наверное, чем-то больной мужчина. Почему? А вон старый немощный дед смеётся. До смеха ли ему сейчас? Или тому мальчику горбатенькому, который смеётся, прямо захлёбывается, и слёзы текут по его чумазым щекам. А Микула Гончар… У него же сына убили. Только что говорил он. А сам прямо покатывается от смеха… Это было страшно! Я посмотрел на Чака. Лицо у него было страдальческое. Взглянул на Елисея Петровича – тот отвернулся. И в это время в княжеский дворец вбежал растерянный парень в латаной рубахе. – Ой! Там Всеслава Полоцкого из поруба освободили, хотят его киевским князем провозгласить. А зачем он нам? Парень ещё что-то кричал, но его никто не слушал. Все, хохоча, бросились к княжескому двору, где какие-то мужи выкрикивали: – Князю Всеславу слава! Слава! Слава! – Иди княжить и править нами! – Киевский стол свободен! Ждёт тебя! – Иди, Всеслав, княжить! – Слава Всеславу! Слава! И начали распевать, хохоча и пританцовывая: |