Книга Тот самый яр, страница 84 – Вениамин Колыхалов

Устав от пьянок матери, от вечных разборок с новым энкавэдэшником, Никодим сбежал в Томск к Натану Натанычу. Получив прописку, женившись, стал выживать фронтовика из квартиры. Распустил слух: приёмный отец подбивает бабки к его смазливой жене.

Оставив тёплый угол, снял комнату у Варвары.

Своих деток у доблестного фронтовика не было. До войны не успел обзавестись ими, а после тяжёлого ранения в пах доктора вынесли суровый приговор: никакую женщину дитём не осчастливишь.

— На Никодимку зла не держу. Молодёжь пошла хваткая, бесстыжая. Выпив, сын Прасковьи стал валить на меня тяжкие беды, творимые в застенках НКВД. Мать подогревала чувства ненависти ко мне. В письмах к Никодиму посылала проклятья к полумужу. Я не был полуотцом по отношению к её сумбурному сынку. Не стал судиться из-за квартиры… вручил ключи на серебряном подносе… с пенсии помогал.

— То-то Саиспаиха скрытничала, утаивала подробности.

— Октябрина Петровна, Прасковью тоже не виню. Каждый человек проходит дорогой ошибок.

— Непутёвая она, — подсказал Губошлёп.

— А ты путёвый?

От скорострельного выстрела взгляда Красного Октября Васька пригнул голову.

— Согласен. И я никудышный для общества человек. Но за правду на виселицу пойду.

— Сиди уж, висельник!

— Не груби, соседка. Уедет фронтовик, а нам с тобой вековать у Оби до смертного часа… Натаныч, хочешь я тебе диван по заказу сделаю. Меня считают толковым краснодеревщиком.

— Зачем он мне? Немного осталось разлёживать на мягкой мебели… Скоро земелька мягкая позовёт… пухом будет — говорится при прощании с усопшим.

— Не разводите могильщину! — оборвала квартиранта Октябрина. — Такие мысли надо в тряпочке держать, не выпускать на свет божий.

— Красный Октябрь, а тьма — тоже творение божье?

— Чьё же еще — всё от Бога: власть и сласть.

— И наша власть — от Всевышнего?

Васька хитренько посмотрел на соседку: как она осилит каверзный вопрос.

— От Бога — великая, всесветная власть. С нашей пусть чёрт разбирается. Господь — святой властодержец… наш глупый народ — властоненавидец, своевольник. От того беды бедские приключаются.

— Что остаётся делать рабам?

— Ты, сосед, не раб. Рабы каждый день водку не хлещут, не бездельничают неделями.

— Не упрекай. Сейчас у меня заказов дельных нет. Мастерить скамейки да табуретки для промартели звание мастера не позволяет. Мне бы мебельный гарнитур замастрячить — пить брошу, буду неделями строгать, шлифовать, малиновой политурой покрывать. Я столяр — генеральского звания.

Кот Дымок произвёл затяжное мяуканье.

— Вот, даже лохматая животинка поддерживает Глухаря.

4

Несколько раз историк Горелов предпринимал попытки проникнуть в засекреченные архивы НКВД. Не допустили даже к личному делу.

Что же за тайны отлёживались на пыльных полках строгого комитета?

Дневник канул не в воду, попал не в огонь. Уверен учёный: его выкрали не без помощи коварной полячки… капитан новой госбезопасности привезёт улику в Томск… выслужится… получит благодарность… повышение.

Тягостнее всего было думать о потаскухе. Предать давнего любовника, предать нагло, открыто… Вот вам и Лавинская — обрушила внезапно лавину позора и унижения.

В номер сусликами прошмыгнули ребятишки.

— Вы Сергей Иванович Горелов?

— Так точно! С чем пожаловала юная гвардия?

Затараторили наперебой:

— Совсем недавно узнали…

— …Что вы в нашем городе…

— …Человек — легенда…

— …Придите в школу…

— …На урок о патриотизме…

С широкой открытой улыбкой слушал штрафбатовец гомонливую ребятню. Вот кто не покрылся пока плесенью вранья, открыт всем тёплым ветрам жизни.

— Вас кто надоумил?

— Классный руководитель…

— Историю преподаёт.

— Серьёзный предмет, — Горелов распечатал коробку шоколадных конфет, принесённых Полиной с очередного проверяемого объекта. — Угощайтесь…

Свежим ветерком с Оби повеяло от стайки снегирей. Глазёнки блестят, щёки раскраснелись. Придётся отказать непоседам… не расположен читать лекцию о патриотизме на фоне вольных событий новейшей истории.

Только выпорхнула из номера последняя птичка, заявился лейтенант милиции — коренастый малый со шрамом на лбу.

— Вы Горелов?.. Предъявите документы. — Поданный паспорт после двухсекундного осмотра исчез в кармане кителя милиционера. — До выяснения обстоятельств…

— Каких обстоятельств?! — в голосе Сергея Ивановича послышались нотки гнева.

— Через час вас ждёт начальник милиции… он вам всё объяснит.

Без стука вошла Полина Юрьевна, презрительно посмотрела на лейтенанта.

— Этот гусь уже здесь! Серж, нас приглашают на допрос о краже в продовольственном складе. Нашли в моём номере три баночки растворимого кофе, упаковку индийского чая со слониками…

— …Вот такие конфеты, — добавил службист, осматривая коробку дорогих конфет, наполовину съеденных школьниками. — Придётся взять их, как вещдок…

Лейтенант милиции браво козырнул, удалился.

Немая сцена между подозреваемыми в краже фигурантами длилась несколько секунд.

— Серж, они охренели! Подозревать нас в хищении социалистической собственности… Это даже фантаст не придумает…

— Вот до чего довели подношения после ревизий… достукалась…

— Ты виноват! Зачем так дерзко прогнал из номера офицера госбезопасности…

— Сдаётся мне, твой капитанишко из разряда сотрудников госопасности.

— Он не мой… ты в такой же фирме служил… НКВД ещё подлее и коварнее был, чем наш орган из трёх почтенных букв.

— Послать бы его на три непочтенные буквы и куда-нибудь подальше.

— Что будем делать?

— Что ты будешь делать? Я со склада излишки не приносил коробками.

— Давали — брала. По такой вечной схеме умные торгаши живут. И не умные тоже.

— И у тебя паспорт забрали?

— Хренушки! Опытная — не дала… не отдала…

— Надо бы коллегу навестить в больнице.

— Сбежал он оттуда — в халате и тапочках… Вы из органов — народец чокнутый. — Полина победно посмотрела на растерянного любовника. — Всех вас надо через химчистку пропустить… О краже не беспокойся — найдут виновных. Кто-нибудь из складских лапу в добро запустил.

— Поля, как ты могла предать меня?! Верни дневник — прощу всё. Я не из тех мужей, которые волосы от ревности рвут…