
Онлайн книга «Там, где начинается вселенная»
– Ладно, никаких назиданий. – Гай Юлий отхлебнул пива. – Помнишь, я собирался встретиться с мастером Шэном? – Только не говори, что разыскал его. – Разыскал. Точнее, он разыскал меня. – Ага. Про него всегда трепались, будто он ясновидящий, или типа того. Но чтобы настолько… – Помнишь человека, который ехал с нами? Третий в купе? – В кепке и очках? Помню. Только не говори… – Это был Шэн. Как раз из Валла-Вэлида возвращался, ездил к тамошним психологам. – Какая удивительная случайность!.. – издевательски протянул Сальваторе. – Просто тот тип услышал наш разговор. И решил пошутить. Нельзя же быть таким легковерным! – Может, и случайность. А может, Ида Кин знала, что он едет этим поездом… В общем, Сальваторе, я уже был у психологов здесь, в Каране. Шэн сам меня привёл. Познакомил со многими. Я сейчас и живу у них. – Ну и что? Полегчало тебе? Ответили они на твои вопросы? Насчёт того, почему человечество оказалось в заднице? – А, – отмахнулся Гай Юлий. – Брось ты ехидничать. – И чем ты там у них занимаешься? Гаданиями по звёздам? Медитациями? – Не без этого. Теперь, например, могу не просто восприимчивость к температуре регулировать, но и от переохлаждения организм защищать, если нужно. Когда мне изменения делали, психологи эту методику только начинали разрабатывать. А сейчас дополнили. Использовали старинный опыт: слышал, может, про древних тибетских монахов, которые на себе в мороз могли высушивать мокрые простыни? – Ты, что, ко второй волне малого ледникового периода готовишься, что ли? Вдруг ещё и не будет никакой второй волны? Обещают-обещают со дня на день, а её всё нет. Пока, вроде, не так мёрзнем, чтобы всякими методиками голову забивать. Хотя… тебе-то оно привычно. – Да ни к чему я не готовлюсь… – Слушай, Юлий, чего ты к этим психологам прицепился? Чем они лучше других? – Лучше или нет, но они всё-таки кое-что делают, знаешь… Есть надежда, что однажды что-то изменится. Произнося это, Гай Юлий ощутил эффект «дежавю наоборот». Когда-то он с сомнением задал вопрос Грегу Сноутону: «Ты всё надеешься, что психологи будут бороться против власти технократии?» И вот сам заговорил о каких-то надеждах. Люди меняются. Начинают жить по-новому. А надежды остаются… всего лишь надеждами? – Чепуха. Ничего не изменится, потому что не изменятся люди. – Для Гая Юлия слова Сальваторе прозвучали так резко и внезапно, что он вздрогнул. И – они настолько противоречили его мыслям… с одной стороны. А с другой – почти их повторяли. – Жажда власти у людей в крови, – продолжал Брэтали. – И желание унизить того, кто слабее. Жестокость. Вот так. – А у вас – по-другому? Сальваторе пожал плечами: – И среди нас есть разные. Но маби прежде всего хочет лучшего себе. А человек в глубине души – худшего для других. В этом вся разница. – Это ты так думаешь… Но Брэтали возражений слушать не желал: – Редкие праведники, если они вообще есть – исключение из правил. А взять вот хоть тебя: поздновато одумался-то. Да к тому же искусственно подавил агрессию этим своим клипом. Так что я прав. На лице Гая Юлия появилось печальное выражение. Он перестал контролировать свои эмоции так жёстко, как в годы легионерства. Вновь позволял себе внешние проявления чувств. – Сальваторе, в твоих словах есть правда… половина правды. Но не все люди и не всегда… – Потратив две сотни лет на вооружённые разборки, я бы поостерёгся произносить человеколюбивые речи. Само существование войны подтверждает мою правоту. Не маби изобрели войну. Люди. Некоторое время они сидели молча, потом Брэтали собрался идти. Но Гай Юлий задержал его. – Постой… Раз уж ты так всё представляешь, докажи, что не желаешь плохого другим. Расстанься с «Мегалитом». – Я хочу благополучия для себя, Юлий. Отказаться от такой работы было бы глупостью. – Зря ты заговорил про войну. Ты не знаешь, что это такое. И что за собой влечёт… Не видел, что творят с мирными людьми в зонах конфликтов. Нехорошие вещи, Сальваторе. Мгновенная смерть по сравнению с ними иногда кажется благом. Ты своей работой на технократов всему этому помогаешь. Игрушки, над которыми ты трудишься, появляются там. Ими вооружают… – Хватит. Надоело. Ты со своими психологами разговоры разводишь, а я отпахал день. Никогда не пробовал просидеть пять часов подряд в сфере? Гай Юлий покачал головой. – И не пробуй. Башка пухнет. Я хочу выспаться. Так что пока. Брэтали ушёл, оставив Гая Юлия за столом одного, как тогда, в поезде. * * * Старику, наверное, далеко за семьдесят. Волосы и борода у него абсолютно седые. Лицо исчерчено густой сетью морщин. Он сидит ссутулившись, положив руки на колени. Глаза прикрыты. В пещере царит полумрак, под сводами дрожат тени – неясные очертания неясного мира. – Помоги мне подняться, и пойдём отсюда, – говорит старик. – Я давно ждал человека, который… – окончание фразы теряется в каком-то шуме, похожем на эхо от осыпающихся вдали мелких камней. Брэтали переминается с ноги на ногу. – Я не человек, отец. Я маби. – Знаю, – откликается старик и повторяет: – Пойдём. Брэтали протягивает руку. Старик, держась за неё, встаёт с валуна, служившего ему сиденьем. Они идут по длинным коридорам, по залам, самой природой вырубленным в гранитных и кварцевых толщах. Старик сгорблен, отчего кажется маленького роста. Он опирается на плечо Брэтали, но это совсем не тяжело. Долгий, долгий путь. Во сне время течёт иначе: каждая минута означает часы, а то и дни. Но вот наконец после очередного поворота – выход. Над головой открытое небо. Оказывается, они где-то высоко в горах. Но ещё недостаточно высоко. Начинается восхождение, такое же длинное, как дорога по пещерам, или даже длиннее. Всё выше и выше, по крутым тропам над обрывами, к самой высокой из вершин. Старик останавливается, и Брэтали понимает: путь закончен. Расстояние от подножия гор уже космическое, но во сне тут дышится вполне легко. «Ну вот, мы пришли, что теперь?» – хочет сказать Брэтали. Но слова застывают на губах. Старик начинает удивительным образом меняться. Помощь ему больше не нужна. Он распрямляет спину и становится неожиданно высоким. Убогое нищенское рубище превращается в тёмный длинный плащ. Человек так же выглядит старым, но не прежней немощной, дряхлой старостью. В его облике величие и сила. Самое совершенное проявление силы и величия, когда легко можно позволить себе отказаться и от того, и от другого. Взгляд его чёрных глаз пронзителен. |