Книга Смерть длиною в двадцать лет, страница 98 – Ариэль С. Уинтер

– Ой, Шем! Рад тебя видеть! – Палмер-старший, теперь почти семидесятипятилетний, но все такой же стройный и бодрый, подошел ко мне и тепло пожал руку. – Жаль, что довелось встретиться при таких обстоятельствах, – сказал он, продолжая жать мне руку и стараясь не принюхиваться к исходящему от меня запаху перегара. А если б принюхался?

– Здравствуйте, мистер Палмер.

Еще раз крепко пожав мою руку, он наконец отпустил ее.

– Фрэнк. Пожалуйста, называй меня просто Фрэнком. А ты отлично выглядишь, – сказал он, откровенно соврав, и указал на стол для заседаний.

Я подошел к столу и взялся за спинку одного из огромных кожаных кресел. В дальнем конце стола сидели рядышком мой Джозеф и какая-то молодая женщина – как я понял, его невеста. Они о чем-то шептались, и Джозеф намеренно игнорировал меня, что меня больно ранило.

Последний раз я разговаривал с ним три года назад, а наша последняя встреча произошла четыре года назад – на его школьном выпускном вечере. Он повзрослел, тощие руки и ноги обросли мясцом, лицо стало шире, и на нем уже был заметен намек на бородку. Если бы я не знал, кто он такой, то мог бы принять его за одного из типичных сердитых юнцов, которые мечтают о недостижимом, но, зная это, дуются потом на весь мир. Они вечно вьются вокруг сытой публики, главным образом у парадных подъездов, или в бильярдных, или в гаражах, но, в отличие от Джо, им не светит два миллиона долларов.

Невеста Джо (я запамятовал в тот момент ее имя, забыл, как она представилась, когда звонила мне две недели назад, чтобы сообщить о предсмертном состоянии Куинн) была аккуратненькой нежной блондиночкой, с какими обычно ведут состоятельную супружескую жизнь. Она отважилась украдкой глянуть на меня, и, когда глаза наши встретились, улыбнулась мне, чем возместила пренебрежение со стороны Джо.

В дальнем углу зала, даже не за столом, а в сторонке, на стульчике сидела Конни, прислуга тети Элис – дородная женщина лет пятидесяти, а то и больше, с громоздким трапециевидной формы ридикюлем на коленях. Поймав мой взгляд, она приветствовала меня учтивым кивком.

Усевшись во главе стола, Палмер обратился к нам с такой речью:

– Я собрал вас всех здесь потому, что вы или те, кого вы представляете, тем или иным образом упомянуты в завещании миссис Розенкранц. – Он достал из серебряного портсигара сигариллу и прикурил ее бумажной спичкой. Задув спичку, бросил ее в медную пепельницу и придвинул к себе лежавшую на столе папку. Когда он открыл папку и собрался зачитывать завещание, я сел.

– Я сейчас зачту вам завещание, но со всеми вопросами прошу подождать до конца чтения. Потом мы сможем еще раз перечесть его, строчку за строчкой – или все вместе, или индивидуально. Я прошу вас всех, независимо от событий, произошедших в прошлом, не впадать в возбуждение и не озвучивать никаких решений. Все это вы можете сделать позже, а сейчас лишь отнимете у нас время. – Он произнес эти слова, глядя на нас исподлобья, как судья, выносящий приговор. – Впрочем, я не думаю, что здесь могут возникнуть какие-то неприятные моменты. Это простое завещание, и, к моей безграничной печали, представителей фамилии Хэдли, как мы с вами видим, осталось совсем мало. – Он взял со стола бумаги и постучал ими о стол, чтобы выровнять стопку.

Джозеф сидел, напряженно ссутулившись на своем стуле, ноздри его раздувались, отчего верхняя губа некрасиво подтянулась к носу, а на щеках обозначились две ямочки. Невеста не сводила с него глаз, придерживала за локоть.

Палмер начал зачитывать завещание:

– «Я, Куинн Розенкранц, урожденная Хэдли, находясь в здравом уме и твердой памяти, торжественно заявляю, что настоящая бумага является моим последним завещанием, подписанным мною в этот четверг, 12 июня 1941 года и содержащим распоряжения относительно распределения моего движимого и недвижимого имущества. Это завещание отменяет юридическую силу всех предыдущих завещаний…»

Палмер зачитал несколько страниц такого монотонно-унылого текста, часть которого была посвящена вопросам опеки над Джозефом в случае смерти Куинн, если бы таковая случилась на момент, когда он был еще несовершеннолетним подростком. Я был упомянут в списке четвертым – после бабушки Куинн Сэлли Хэдли, которая умерла позже, в 45-м году, после тети Элис и после Конни Уилсон, которая заерзала на своем стуле, когда прозвучали касающиеся ее слова завещания, призванные, как, должно быть, ей казалось, явиться для меня болезненным уколом.

Вся наличность, все акции, облигации и страховые полисы и прочие ценные бумаги общей стоимостью примерно в два миллиона долларов – все это отходило Джозефу в случае, если он на момент принятия наследства будет совершеннолетним, а в случае, если еще не будет, – в трастовый фонд под попечительством Палмера и старших дам Хэдли. Дом тоже переходил во владение Джозефа, а вот его содержимое доставалось Джозефу только после того, как тетя Элис заберет оттуда интересующие ее вещи.

Как и сказал Палмер, завещание было очень простым. Если не считать одного пункта. В случае если смерть Джозефа опередила бы смерть Куинн, имущество распределилось бы между наследниками в том же порядке, в каком это было указано, только на месте Джозефа был бы я.

– «…согласно законодательству штата Мэриленд и законодательству Соединенных Штатов Америки. Подписано Куинн Розенкранц в четверг, 12 июня 1941 года, засвидетельствовано Фрэнком Палмером-ст. и Фрэнком Палмером-мл. в четверг, 12 июня 1941 года».

Палмер прочистил горло и вытер рукой рот, потом затянулся своей сигаретой и собрал бумаги в стопку. В комнате повисла неловкая навязчивая тишина. Я был потрясен. Сам факт, что Куинн вообще включила меня в завещание, явился для меня шоком, но то, что я числился там четвертым в очереди на все ее имущество, просто опустошило мой мозг. Впрочем, у Куинн были все основания полагать, что Джозеф все-таки переживет ее, так что назначение меня в наследники второй очереди, скорее всего, было не более чем просто доброжелательным жестом в мой адрес. И ради этого Палмер заставил меня тащиться в такую даль с Западного побережья. Не надо было ему этого делать.

Тягостная тишина продолжалась, все понимали, что первым нарушить ее полагается Джозефу – ведь это он только что получил в наследство громадные деньжищи. Но он сидел все с той же натужной гримасой на лице, вперив застывший отсутствующий взгляд куда-то перед собой, по-видимому, с негодованием переваривая то, что касалось моего места в завещании. Его невеста, я и Конни нетерпеливо ерзали на своих стульях, тогда Палмер снова шумно прочистил горло и встал, держа в одной руке папку, в другой – сигарету. Я тоже встал, так что замороженный взгляд Джозефа теперь приходился куда-то в область моего ремня.

– Мой секретарь уже сегодня сможет выдать вам копии завещания, – сказал Палмер и, подойдя к Джозефу, положил руку ему на плечо, но это не вызвало никакой реакции. Тогда он наклонился, и я расслышал, как он спросил: – Джо, ты в порядке?

Джо ничего не ответил. Ну да, конечно, он же теперь был таким крутым парнем.

– Джо, мы с тобой можем индивидуально обсудить завещание в любое время.