Книга Резидент, страница 2 – Аскольд Шейкин

— Странно вы говорите, Исидор Григорьевич. Что ж это за вагоны, если они не могут пройти без ремонта тысячу верст?

Богаевского звали «донской флейтой» за высокий голос и яростные наскоки на любого оратора, выступавшего до него.

— Солдат воюет, — продолжал Богаевский, — рабочий работает. Не желает работать хорошо? Заставим! Завтра я наведу порядок в этом депо и сам отберу исправные вагоны. Что же это они — рабочие — вообще ничего не делают? Пусть не выходят тогда из депо с утра до ночи! Пусть сидят там круглые сутки!

Но тут уж и Краснов заинтересовался:

— Это действительно все так серьезно? Что они там такое творят?

— Случается, Петр Николаевич, — ответил Попов, — что порою после ремонта вагоны оказываются в худшем состоянии, чем были до него.

— Что же они? Не заменяют испорченных частей? За такое преступление надо строжайше карать! Или у нас нет законов?

— Ремонт всегда делают полностью, но саботажники изношенные части заменяют такими, что они хуже старых, хотя по виду как новые. Делается все умно, с расчетом, чтобы после ремонта вагон все-таки прошел двести-триста верст. При общей нынешней неразберихе этого вполне довольно, чтобы не удалось разыскать виновных.

— И все остается безнаказанным? — возмущенно проговорил Богаевский. — Завтра же с этим раз и навсегда будет покончено.

— Не раскроет ли такая ваша деятельность, Африкан Петрович, факты нашего совещания? — спросил Родионов.

— Ни в какой степени. Мой приезд сюда объявлен неделю назад.

Вернулся адъютант.

— Что там? — спросил Краснов.

Адъютант молчал.

— Вы узнали, что там произошло?

— У самого дома какая-то собачья свадьба, — произнес адъютант.

Краснов повернулся к Попову:

— Кто обеспечивает охрану?

— Ротмистр Варенцов.

— Вызовите его.

Адъютант вышел из комнаты. Все молчали, стоя у окон. Собачий лай становился все громче.

Вошел худощавый черноусый молодой офицер в форме пехотного полка. Еще у порога Попов встретил его неприязненным вопросом:

— Что там случилось у вас?

Штаб-ротмистр Варенцов служил в контрразведке с тех самых майских дней восемнадцатого года, когда германские войска отрезали Область Войска Донского, где уже была установлена власть Советов, от всей страны. Красногвардейские отряды тогда отступили на север, и на Дону вновь начало править белое казачество. Он считал себя в контрразведке старожилом и очень гордился, как ему казалось, верно найденной манерой поведения: всегда быть невозмутимо спокойным.

— Четверть часа назад, — ответил он, — какой-то хулиган, по приметам совсем еще мальчик, облил ворота жидкостью, которая возбуждает собак.

Варенцов умолк.

— И это все, что вы нам сообщите? — спросил Денисов.

Варенцов едва заметно поклонился.

— Так точно, — проговорил он.

Генералы вопросительно смотрели на него. Не выдержав напряженной тишины, Варенцов продолжал:

— За время существования в городе новой донской государственности у жителей отобрано десять тысяч винтовок, пятьсот человек арестовано, восемнадцать расстреляно. Большевистское подполье в городе есть. Но к этому случаю отношения оно не имеет.

— Вы так считаете? — спросил Краснов. — Вы? Вот вы?

— Да, да, вот вы? — вмешался Богаевский.

— Вы, — Краснов повысил голос, — работник контрразведки, убеждены, что это всего лишь случай непреднамеренного хулиганства?

— Мы имеем осведомителей во всех слоях населения, — ответил Варенцов. — О любом преднамеренном действии мы бы знали заранее.

— Но ведь это происходит у ворот того дома, где мы собрались! — Краснов обратился к Попову. — Вы тоже так полагаете, генерал?

— Ротмистр ошибается, — ответил тот.

Собачий лай раздался в кабинете. Опершись передними лапами на подоконник, лаял атаманский дог.

— Фу! — воскликнул Краснов, спеша к окну.

Варенцов последовал за ним, говоря:

— Это сейчас кончится. Собак разгонят водой из пожарных насосов. Ворота обольют керосином.

Он взглянул в окно, куда смотрел дог: на дереве, всего в десятке шагов от дома, между ветками прятался мальчишка в черной косоворотке. Он с насмешкой смотрел прямо на них, в окно кабинета.

Донесся голос стражника Ярошенко:

— Куда! Куда! Вот вас сейчас керосином!

Ему ответил голос начальника караула Степанюка:

— Это ж они к атаманскому кобелю. И один-то приедет, мороки сколько: ночи не спать, — так он и кобеля тащит! И еще думает: тайно, мол, съехались!

Краснов повернулся к Попову. Щека его дергалась.

— Если секретность операции будет обеспечена так же, как секретность нашего визита в этот город, вас обоих отстранят от службы и отдадут под суд.

— Стражников, которые провели сейчас этот диалог, арестовать, — тоном сухого приказа сказал Попов Варенцову. — Всех, кто были на улице и могли слышать их, — арестовать.

Варенцов еще раз поглядел на дерево. Мальчишка переменил положение и сделался почти неразличим среди веток и ржавой осенней листвы, но лицо его все-таки выделялось довольно ясно и было оно очень знакомо по какой-то особой пристальности взгляда. Как же этот негодяй попал в скутовский сад? Скандал из скандалов!

— Вы правильно распорядились, — сказал Краснов.

«Но раз мальчишка не убежал, а остался полюбоваться, значит, он — хулиган и действовал в одиночку!» — чуть не вырвалось у Варенцова.

— Вы правильно распорядились, — повторил Краснов.

Все генералы стояли у окон кабинета, но мальчишки не замечали. Видимо, его можно было разглядеть только с того места, где находился Варенцов.

— Можете идти, — сказал Попов.

* * *

На улицу Варенцов не вышел, а вылетел. Вслед за ним выбежали все чины стражи и контрразведки, какие только находились в доме. Варенцов лично отобрал у Ярошенко и Степанюка наганы и шашки. Хуже было с толпой. Среди задержанных оказались только обслуга Скутова, и без того прекрасно знавшая о совещании, да такие люди, которых никак нельзя посадить под замок: Горинько, Варенцов-отец, Шорохов, старая барыня. Продержав их в скутовском доме, пока генералы не уехали на вокзал, Варенцов всех отпустил.

Парень в косоворотке исчез, как провалился сквозь землю. Впрочем, в том, что его найдут, Варенцов не сомневался: он много раз уже определенно видел и эти глаза, и это лицо.

Отгадка пришла быстро. На вопрос, не заметил ли он с улицы парня на дереве, Леонтий Шорохов ответил: