Онлайн книга «Эта страна»
|
– Это Костина шапка, – тут же сказала Марья Петровна. – Дачника питерского. Убили Костю, сволочи, и шапку спёрли. – Может, не убили. Может, он эту шапку сам обменял на что-нибудь. – На что? На свою жизнь? – Они ещё не начали убивать всерьёз, – сказал полковник. – Мне вот интересно, что будет, когда начнут. Людям кажется, что всё понарошку. Что вот есть они с их огромными трудностями и богатым внутренним миром – а весь остальной мир как будто нарисованный. И трудности там нетрудные, и внутренности ненастоящие. – Кто они такие? – Чёрт их знает. Фрилансеры. С обычной для фрилансеров нуждой в деньгах. Подошёл Казаров и подтвердил это предположение. – Они хотят выкуп. – А «тяжёлых» они сюда не хотят? – Не знаю, о чём ты, но Парамонов сменял Михаила Ивановича на брата их вожака и теперь продаёт. Наверное, решил, что на самом Михаиле Ивановиче денег не поднять. – …Быстро вы включились в новое капиталистическое мышление. – Это не капиталистическое мышление. Это деревня. Платить будешь? – Буду, буду. Я всем заплачу. Не дави слезу, Марья Петровна. Сказал же, разрулим. «Так ты будешь платить или разруливать?» – подумал Саша. В голове его отдалённо, застенчиво шелестело – словно уже отсчитывали купюры быс т рые руки. Ночью горел Сашкин хутор. Ночью фельдшерский пункт в Трофимках выдержал осаду. Необъяснимый разгром случился ночью в самозваной комендатуре Парамонова – и ещё один начинающий царёк, вернувшись с добычей, но на пепелище, зарёкся искать счастья на путях вымогательства и разбоя. Утром за завтраком в Лютихе почти от всех пахло гарью, и невозможно было сказать, кто поджигал, а кто тушил, и невозможно было определить, знают ли они сами, что в точности делали. (Хотя уверены, что не делали ничего плохого.) В них было спокойствие совести, уверенность, с какой садятся за стол после рабочего дня трактористы, врачи, представители полезных и мирных профессий. Здесь же за столом обнаружился дедушка Марьи Петровны, и дедушка был разъярён и не сломлен. (Этим отважным старикам недолго осталось, подумал Саша, и будут ли старики, которые придут им на смену, такими же? Каким стариком будет он сам?) – А где Расправа? – Баню топит. Пойдём, подышим воздухом. Саша потащился за полковником Татевым. Они дошли до бани, из всех щелей которой шёл дымок, и уселись на старом бревне, бывшей границе бывшего огорода. – Чего куксишься? – Думаю о связи литературы и жизни, – честно сказал доцент Энгельгардт. – Есть связь? – Вот и Марья Петровна думает, что нет. Ладно, я не так выразился. Я имею в виду связи между людьми. Родственные связи. Дружеские связи. Связи случайных знакомств. И всё это обязательно каким-то боком касается литературы. Саша сказал «связь литературы и жизни», но думал и чувствовал – «связь литературы с жизнью спецслужб и заговорщиков», и примеры, которые он привёл, говорили именно о такой связи. Известный провокатор Дегаев – по матери внук Николая Полевого. Жандармский полковник Судейкин, который с Дегаевым работал, – отец художника Сергея Судейкина, того самого, подарившего М. Кузмину картонный кукольный домик. Разработка плана убийства Судейкина и совещания проходили на квартире библиографа и литературоведа С. А. Венгерова. – Какая у тебя интересная специальность. И много ты такого знаешь? – Немного. Была бы интересная, если бы её не поганили такие, как я. Рассказать, как убивали Судейкина? Убивать полковника пришли втроём; Дегаев выстрелил ему в спину, а Стародворский добивал ломом. Лом в руках рослого Стародворского задевал низкие потолки, Судейкин поднимался, убегал и отползал; можно представить, сколько было крови. Третий участник акта, Конашевич, впоследствии сошёл с ума. Стародворский через двадцать лет вышел из Шлиссельбургской крепости и выразил желание сотрудничать с Департаментом полиции, на чём его и поймал в разгар пропагандистского – в пользу и на деньги революции – турне по Европе неукротимый Бурцев. Созванный третейский суд под председательством Мартова постановил, что улик для доказательства виновности Стародворско-го недостаточно. (Улики были предоставлены после Февральской революции.) – Что он там делает в этих развалинах? Проще в ведре воды нагреть. – Я могу вымыться и холодной. – Я могу вообще не мыться. А что там с этим художником, сыном, было дальше? – Ничего особенного. Он в семнадцатом эмигрировал, потом оказался в Нью-Йорке…Знаешь, я что подумал? Дегаев ведь тоже оказался в Америке – математиком там стал, профессором. Сергей Судейкин вполне мог пересечься с потомками Сергея Дегаева. «Мой друг уехал без прощанья, Оставив мне картонный домик. Милый подарок, ты – намёк или предсказанье? Мой друг – бездушный насмешник или нежный комик?» – …А полковника Судейкина звали Георгий Порфирьевич. Забавно, да? – Почему забавно? – Ну, потому что можно вообразить, что он сын Порфирия Петровича. – … – Извини, Олег. Это персонаж из «Преступления и наказания». Ещё раз извини, но я всегда думал, что уж Порфирия Петровича вы, в органах, должны знать. Даже, я бы сказал, им восхищаться. Как иконой стиля. – Икона стиля, говоришь? Для нас, парней из органов? Надо будет почитать. «Черт тебя знает. А если ты не шутишь?» – Да, я люблю незатейливо пошутить. Расправа! Ещё не угорел? – …Теперь здесь уляжется? – Какое тебе дело, уляжется здесь или нет? Какое мне до этого дело? «Ты давал присягу». – Ты вернулся. – Не получилось уехать. Расправа! Знаешь, о чём я подумал? – Уймись, клоун. – Олег, ну в самом деле… Продолжение фразы Саша мудро проглотил. Он мог бы, конечно, сказать: «ты офицер», а мог бы – «тебе их что, совсем не жалко?». Потом он вспомнил, как один из анархистов на хуторе сказал: «Считаю виною бед в деревне не советскую власть, а узурпировавших её коммунистов», а Леонид тогда ответил: «Мужик – вот главная вина бед в деревне». – …Ты бы представил, каково людям под пытками. – Зачем представлять? Я знаю. После ужасов деревни Филькин показался Саше сияющим столпом цивилизации – столпом и оплотом. С горячей благодарностью он смотрел на асфальт, каменные дома, киоски с цветами или газетами, сапоги на шпильках, инфантильных юношей в бушлатиках. Витрины парадной, нарядной центральной улицы отразили его потрёпанных товарищей. Вот он сам – усталый и во всех смыслах испачкавшийся. Мы так сблизились, подумал Саша, а говорить об этом или о том, что было, совсем не хочется. |