
Онлайн книга «Бригантины поднимают паруса»
Для этого не нужно даже спускаться на первый этаж, вон на столе небольшой портативный аппарат на две чашки, моментально размелет зерна, приготовит и разольет по чашкам, а еще и пискнет «Готово!» Когда она вышла, освеженная и поправляющая волосы, якобы все это время провела в душевой комнате, хотя в самом деле заскочила туда на минутку, я уже поставил на стол две чашки горячего парующего кофе и раскладывал на широкой плоской тарелке печенье. – Ого, – сказала она и села напротив, – и печенье отыскал… Тебя в разведчики взяли не из домушников?.. Ой, и кофе латте. Я сказал скромно: – Мне показалось, что это тебе подходит больше. Что-то в тебе эдакое латтетное… В ее взгляде промелькнуло удивление. – Почему латте? – Тебе идет, – объяснил я. – По твоему психологическому характеру подходит именно латте и в меньшей степени капучино. Она указала взглядом на мою чашку: – А себе эспрессо? – Ну да, – ответил я и сделал большой глоток, выказывая, что мне начхать на древние правила этикета, – потому что я экспрессионист временами. Могу экспрессивные картины рисовать, но не стану. – Почему? – А на фига? – спросил я. – Ну… это же высокое искусство. Я сделал еще глоток, закрыл глаза от удовольствия. – Хрень. Все хрень. – Грубый ты, – сказала она с отвращением. – И невежественный. – Лет через сорок-пятьдесят, – пояснил я, – не будет никакого искусства. – Будет, – возразила она с вызовом. Я взял печенье, переспросил: – В новом мире? Она сказала резко: – А что будет? – Вместо извозчиков появились самобеглые коляски, – сказал я. – Это еще могли предположить. Но вот Интернет никто и представить себе не мог… Прекрасное печенье, люблю восточные лакомства!.. А новый мир будет в миллион раз непохожее… Да что там миллион! Вообще будет другим. Будь у тебя сейчас диапазон зрения пошире… ну-ну, не обижайся, я говорю о шкале инфракрасного до ультрафиолета, включая рентгеновское и прочие возможности видеть в гамма-лучах и всех прочих… так вот, ты бы видела эти картины… гм… иначе. Как нечто крайне примитивное и не использующее возможности. Что-то вроде детских каракуль, только хуже и глупее. Она хмуро смотрела, как я жру восточные сласти и запиваю и без того сладким кофе, что крайне неинтеллигентно, но трансчеловеку насрать на то, что считается интеллигентностью в уходящем в прошлое веке, у трансчеловеков собственная гордость, на буржуев смотрим свысока. – Ладно, – сказала она с вызовом, – если ты такой продвинутый, то как отбить эти заряды? Я допил кофе, с сожалением посмотрел на кофейный агрегат. – Отбить, это в каком смысле? – Прямом. – Понял-понял… Если заказать ему вторую, перегорит от усердия? – Нет, – буркнула она. – Тогда от жадности? Она повернулась, коротко взмахнула рукой наискось и по горизонтали, словно режет кому-то горло. Аппарат недовольно загрохотал, с треском перемалывая зерна, а я подумал, что кофе она пьет сама часто, судя по жесту: обычно самые простые присваиваем наиболее частым командам. Я сам поднял и взял чашку, но огонек мигнул, предупреждая, что сейчас хлынет еще струя. Эсфирь молча ждала, когда я наполню и поставлю обе чашки на стол, взяла свою и взглянула в упор. – Так как? Я сказал задумчиво: – А если попробовать другой путь… – Ну-ну? – сказала она в нетерпении. – Что-то ты какой-то заторможенный. Или еще не отмерз после своей Тугусии? – Когда смотрю на тебя, – пояснил я, – такую злую и кровожадную, так хочется проявить себя в чем-то гуманитарном… Например, обойтись без стрельбы простым жульничеством. Она посмотрела исподлобья. – А сумеешь? Я спросил обиженно: – Думаешь, жульничать умеют только евреи?.. А вдруг я родом с Украины?.. Ага, вздрогнула. То-то. – Говори, – сказала она в нетерпении. – Ты многословный, как итальянец. – Если прийти к Хиггинсу, – сказал я, – и сообщить ему, нам, дескать, известно, что с Украины вам продали ядерные заряды. Конечно, наши информаторы поступили непорядочно, поделившись такими сведениями, но за пару сот долларов некоторые и мать родную продадут, а что уж говорить, если речь о миллионе за такую информацию? Она поморщилась. – Вот так все просто? – Иногда простота, – сказал я скромно, – лучше заумности. Ладно, отвергая мою святую простоту, предложи хитрый еврейский вариант. Она старательно подумала, у женщин это заметно, это у нас никак не выражается, потому что все время о чем-то да думаем, пусть даже о бабах, а вот когда задумывается женщина – это всегда зрелище, пусть даже и не такое умилительное, как когда о чем-то размышляет такое забавное существо, как, к примеру, Катенька. – А если зайти с другого конца? – поинтересовалась она. – Это по-еврейски, – одобрил я. – С какого? – Отыскать шейха Хашима, – предложила она. – Покупающего эти заряды. – И что ему скажем? – спросил я. – Посоветуем стать демократом?.. Ни один мужчина не согласится! – Почему? Я ответил по-еврейски вопросом на вопрос: – А ты знаешь, какой у него гарем? Она сказала язвительно: – А при хорошем гареме ни один мужчина не пойдет в демократию? – Конечно. – Ни при каких условиях? Я двинул плечами. – А какие могут быть условия предпочтительнее? Миллионы, миллиарды долларов? Так их добывают, чтобы покупать женщин. Какой мужчина согласится на обратный обмен? – Разве что станет импотентом, – предположила она задумчиво. – А кто в этом признается? – спросил я. – Нет уж, все равно будет держать гарем. Разве что чуть сократит… Хотя, конечно, зерно в твоем чисто женском неприличном предположении есть. Шейх живет в старых координатах. Попробуй ему объяснить, что если распустит гарем и примет демократические ценности, то все женщины мира будут почти что в его гареме, а еще вполне легально можно в жены брать ишаков, коз, малолеток, в том числе самцов, а также все-все, что может измыслить свободное демократическое мышление. Она поморщилась. – Как вы, мужчины, в первую очередь понимаете демократию! – Потому что мы по своей природе демократичны, – объяснил я. – Слыхала о такой науке, как антропология? |