Книга Я подарю тебе солнце, страница 22 – Дженди Нельсон

И он явно не отсюда, тут сомнений нет. Не из другой реальности, как мама, но, наверное, с какой-нибудь экзопланеты (я это слово только что выучил) с шестью солнцами. Это все объясняет: и телескоп, и неистовый поиск осколков родины, и эйнштейновы речи про красных гигантов и белых и желтых карликов (!!!) – их я сразу же принялся рисовать; я молчу про его гипнотический взгляд и как он заставляет меня смеяться, словно я из тех, кому кожа по размеру, у кого куча друзей и кто точно знает, куда вставлять слова типа «чувак» и «бро». Также: Сфера спокойствия реальная. Рядом с ним отдыхают колибри. Фрукты падают с деревьев прямо в его открытые ладони. Уж не говоря про то, как перед ним склоняются калифорнийские мамонтовые деревья, думаю я, задрав голову. И я тоже. Я раньше никогда в жизни не был так расслаблен. Я постоянно забываю о собственном теле, и приходится за ним возвращаться.

(ПОРТРЕТ, АВТОПОРТРЕТ: Мальчик, наблюдающий, как другой мальчик гипнотизирует мир.)

Мы садимся на наклонный камень возле ручья, вода плещется у ног, убаюкивая, словно мы сидим в каменной лодке, и я делюсь с ним этой теорией неземного происхождения.

– Тебя довольно хорошо подготовили к тому, чтобы прикидываться землянином, – говорю я.

Эта полуулыбка. Я впервые замечаю в верхней части его щеки ямочку.

– Это да, – соглашается Брайен. – Подготовили что надо. Я даже в бейсбол играть умею. – И бросает камешек в воду. Я смотрю, как он идет ко дну. Потом Брайен поднимает бровь: – А вот ты…

Я тоже беру камушек и бросаю его в то же самое место, где под воду ушел его.

– Ага, вообще никакой подготовки. Меня так просто вбросили. Поэтому я ничего тут и не понимаю. – Я пытался пошутить, а вышло серьезно. Вышла правда. Ведь оно так и есть. Я пропустил тот урок, на котором объясняли все самое необходимое. Брайен облизывает нижнюю губу, ничего не говоря.

Настроение переменилось, не знаю почему.

Я изучаю его, прикрываясь волосами. Рисуя портреты, я понял, что на человека надо очень долго смотреть, чтобы увидеть, что он скрывает, его внутреннее лицо, а когда увидишь и зафиксируешь, люди даже пугаются, насколько рисунок похож.

Внутреннее лицо Брайена встревожено.

– Тот рисунок… – нерешительно начинает он. Потом смолкает, потом снова облизывает нижнюю губу. Нервничает? Внезапно кажется, что да, хотя до сего момента мне казалось, что такое невозможно. От этой мысли я сам начинаю нервничать. Брайен снова проводит языком по нижней губе. Он так делает, когда разволнуется? Я сглатываю. И уже жду, когда он опять это повторит, мне хочется. Он тоже смотрит на мои губы? Я не могу удержаться. И провожу языком по нижней губе, как и он.

Брайен отворачивается, бросает несколько камушков пулеметным огнем, делая какое-то бионическое движение запястьем, так что они легко прыгают по поверхности воды. Я смотрю, как пульсирует вена у него на шее. Как он преобразует кислород в углекислый газ. Как он существует, существует и существует. Он закончит фразу? Хоть когда-нибудь? Еще несколько веков проходит в молчании, и воздух становится все более нервным и бодрым, словно все молекулы, которые Брайен до этого усыпил, попросыпались. И тут до меня доходит, что он про вчерашний рисунок голого англичанина. Это его интересует. Мысль эта подобна удару грома.

– Англичанина? – пропискиваю я. Я как комарик. Закончил бы у меня уже голос ломаться.

Брайен сглатывает и поворачивается ко мне:

– Нет, я хотел узнать, перерисовываешь ли ты рисунки из головы на бумагу?

– Иногда, – отвечаю я.

– А этот? – Его взгляд застает меня врасплох, целиком поймав меня в какую-то сеть. Мне хочется назвать его по имени.

– Какой? – торможу я. Сердце в груди пинается ногами. Я уже знаю, о каком он рисунке.

– На котором… – он облизывает нижнюю губу, – я.

Я как одержимый кидаюсь к альбому, перелистываю страницы и отыскиваю его, конечную версию. Вкладываю ему в руки и слежу за тем, как его взгляд мечется вверх-вниз, вверх-вниз. У меня уже жар начался от попыток понять, нравится ему или нет. Не могу сказать. Тогда я пытаюсь увидеть рисунок его глазами, и меня охватывает чувство ох-убейте-меня-сейчас-же. Я нарисовал, как Брайен на полной скорости сталкивается с волшебной стеной. Это совершенно не похоже на портреты ребят из школы. Я вдруг с ужасом понимаю, что друзей так не рисуют. У меня начинает идти кругом голова. Каждая линия и каждый угол кричат о том, как он мне нравится. Такое ощущение, что меня замотали пищевой пленкой, и я не могу пошевелиться. А он все так и молчит. Ни слова не сказал!

Жалко, что я не конь.

– Тебе это, в общем, и не должно нравиться, – наконец говорю я, пытаясь забрать альбом. У меня взрывается мозг. – Ничего такого тут нет. Я всех рисую, – никак не могу заткнуться я. – И всё. Даже жуков-навозников, и картошку, и плывущие бревна, и горки земли, и пни секвой и…

– Ты шутишь? – перебивает Брайен, не отдавая альбом. Теперь его черед краснеть. – Мне страшно нравится. – Он смолкает. Я смотрю, как он дышит. Учащенно. – Я тут, блин, как северное сияние. – Я не знаю, что это такое, но по его голосу ясно, что очень крутая штука.

У меня в груди включается какая-то электроцепь. О существовании которой я даже не подозревал.

– Я так рад, что я не конь!

И я понимаю, что сказал это вслух, и Брайен спрашивает:

– Что?

– Ничего, – говорю я, – ничего. – Я пытаюсь успокоиться, перестать улыбаться. У неба всегда был такой оттенок цвета фуксии?

А он искренне смеется, как вчера:

– Чувак, я никого страннее тебя в жизни не видел. Ты вправду сказал, что рад, что ты не конь?

– Нет, – я пытаюсь не ржать, но не могу, – я сказал…

Но, прежде чем я успеваю добавить что-то еще, в нашу идиллию врывается чужой голос.

– Какая романтика! – И я тут же замираю, сразу поняв, что это за гиппопотамоголовый гад-насмешник. Я точно уверен, что он установил на мне какой-то прибор для слежения – другого объяснения нет.

И с ним этот орангутанг. Йети. Но хотя бы Зефира нет.

– Пузырь, купаться пора! – объявляет Фрай.

По этому сигналу мне полагается удирать на противоположный край света.

НАДО БЕЖАТЬ, телепатирую я Брайену.

Но смотрю на него и вижу, что он сделал каменное лицо, и понимаю, что убегать – не его способ. А это реально отстойно. Я сглатываю.

А потом кричу:

– Пошли в жопу, социопаты сортирные! – только вместо этого полнейшая тишина. Поэтому я замахиваюсь на них горной грядой. Но они и не шевелятся.

Я всецело сосредотачиваюсь на одном желании: Пожалуйста, пусть только не унижают перед Брайеном.

Фрай переключается с меня на него. Ухмыляется.

– Отличная шляпа.