Онлайн книга «Близорукая любовь»
– Давай, милая, давай! Целый час они боролись за Зоину жизнь. Колдунов с ассистентом, сменяя друг друга, качали сердце, Стас вводил все возможные препараты, но безуспешно. Уже бесповоротно зная, что Зоя умерла, они продолжали реанимационные мероприятия, надеясь на чудо. – Нужно рану зашить, – сказал Колдунов деревянным голосом. – Стас, пусть пришлют кого-нибудь, я не могу… Нет, подожди, сам зашью. Я должен быть с ней до конца. Давай шить. – Он протянул руку, и сестра вложила в нее заряженный иглодержатель. Медсестра вышла с таким лицом, что Люба сразу все поняла. – Зоя Ивановна умерла. Люба кивнула и встала. Напряжение сменилось странным отупением, она не могла плакать и не знала, что говорить. Единственная разумная мысль была: «Твои истерики никому не помогут». – От меня что-то нужно? – спросила она глухо. – Сейчас нет. Все формальности завтра, когда придет администрация. – Я поеду? – Организовать вам транспорт? Посидите, я узнаю, вдруг какая-нибудь «Скорая» поедет в ваш район, они вас захватят. – Не нужно. Меня заберут. Я позвоню от вас? Получив разрешение, Люба позвонила шоферу одной съемочной группы, про которого знала, что он ночами «бомбит». Через двадцать минут он приехал. Люба, как была в медицинской пижамке, села на заднее сиденье. По дороге она тупо глядела в окно и пыталась понять, что Зои больше нет. Когда Ян Александрович наложил последний шов, Алиса прогнала мужчин из операционной. – Мы сами приберем Зою Ивановну, – сказала она. Они вышли и растерянно остановились в коридоре. Колдунов плакал, вытирая слезы рукавом операционного халата. Ассистент сунул всем в рот по сигарете. – Документы я сейчас оформлю, – сказал он. – Запишу историю и протокол операции, заодно и эпикриз сделаю. А вы, Ян Александрович, домой уезжайте. Профессор не стесняясь всхлипнул: – Я жене даже не позвонил. А Зою в морг надо отвезти… – Поезжайте домой уже! Стас взял Колдунова за руку и как маленького повел вниз. Молча медленно они прошли тем путем, которым несколько часов назад везли Зою. Вот лежит ее кофточка, сорванная Ваней, вот юбка, бюстгальтер… Стас поднял вещи – нехорошо, если кто-то посторонний увидит Зоино белье. «Это я виноват, – думал он, – дал плохой наркоз. А последнее, что чувствовала Зоя в своей жизни, – это боль от интубационной трубки. Боль эту причинил ей я. Мы не дали ей толком проститься с Ванькой, безжалостно вытолкали его из операционной. Почему сегодня дежурил я, а не опытный анестезиолог? Она вытаскивала с того света людей с гораздо более тяжелыми ранениями, с огромной кровопотерей, а мы не смогли ей помочь!» – Ян? – В приемном их встретила сухопарая рыжая женщина. – Катя! Супруги обнялись. – Я все знаю, – сказала Катя Колдунова. – Соня предупредила. Она помогла мужу переодеться. Никаких причитаний, сочувствий, сожалений. Молча застегнула молнию на колдуновской куртке и увела его. Ассистент взял у Сони бланк истории болезни и сел писать. – Слушай, мы же не знаем, что произошло, – сказал он озадаченно. – Обстоятельства травмы как писать? «Скорая» сопроводительный лист оставила? – Все известно, не переживайте. С ней вторая пострадавшая была, рассказала, что на них во дворе наркоманы напали. Очень сильная женщина, представляете, она Зою Ивановну на себе из двора вынесла и «Скорую» остановила. – А где она сейчас? – напрягся Стас. – Домой ушла. Какой-то мужик за ней приехал. – Высокая, с короткой стрижкой, и волосы красные? – Ага. Вы что, знакомы? – Что с ней, Соня? Почему вы ее отпустили? – Да там ерунда. Губа разбита и легкий сотряс. Травматолог ее смотрел. – Ты данные взяла? Телефон записала? Стас потянул к себе журнал регистрации травм. Значит, муж существует на самом деле, раз приехал за ней. Но сейчас эта мысль была совсем не страшной, а далекой и посторонней, будто от сознания ее отделяла толща воды. Он вышел на улицу и набрал номер городского телефона. – Люба? Это Стас. – Здравствуйте. Я только что вошла. – Как вы себя чувствуете? – Не беспокойтесь. Я совершенно здорова, не думайте обо мне, у вас и без меня забот хватает. – Я не могу о вас не думать. Особенно сейчас. Зачем вы уехали? Вы пережили потрясение, организм мобилизовал все резервы, и вы можете сейчас не чувствовать признаков серьезной травмы. Лучше бы вы вернулись. Пусть муж привезет вас обратно, и мы положим вас под наблюдение. – Стас, еще раз повторяю, волноваться не о чем. Меня смотрел врач. – Тогда постарайтесь уснуть. То, что случилось, – это очень страшно, но оно уже случилось. Мы не можем ничего исправить. А вам нужно спать. – Стас… – Он услышал в трубке тяжелый вздох. – Спасибо. Я хотела бы вас утешить, только не знаю как. – Для меня лучшее утешение – знать, что с вами все в порядке. Ложитесь спать. Люба думала, что хлопоты о похоронах лягут на ее плечи, ведь у Зои не было родственников, но академия организовала комитет. Розенберг заплатил за место на Красненьком кладбище, сотрудники скинулись на памятник, так что Любе оставалось только горевать и поправляться. Наверное, она все же получила травму – утром голова болела так, что Люба не могла поднять ее с подушки. Неужели нужна была Зоина смерть, чтобы понять, что за человек Максимов? Почему она не слушалась подругу? Эти мысли мучили еще хуже, чем головная боль. Максимов ушел с балкона, увидев, что их обступили хулиганы, – вспоминать об этом было страшнее всего. Гораздо страшнее, чем о том, как она волокла окровавленную Зою на себе. Гораздо страшнее, чем о том, как она кидалась под колеса «Скорой помощи», не зная, собьет та ее, не заметив, или остановится. Он мог бы крикнуть с балкона: «Я зову полицию!», мог бы спуститься вниз. Но он предал их, и его предательство стоило Зое жизни. На третий день он позвонил. – Кажется, я погорячился, – сказал он нарочито небрежно. Максимов тщательно делал вид, будто не знает, что произошло в его дворе. Люба поняла – он звонит не потому, что волнуется за нее или чувствует себя виноватым. Просто узнал, что Зоя умерла, и хочет разведать обстановку. Если бы Зоя поправлялась, он не объявился бы, ведь они расстались в ссоре. Выяснять отношения с Борисом показалось ей невыносимым, и Люба сдержанно проинформировала его о случившемся. В ответ она выслушала порцию фальшивых сочувственных фраз, а потом Максимов сказал: |