Онлайн книга «Дым и зеркала»
|
«Точно, – сказал я (полуденное рычанье)… – А у вас – проблема, которую надо решить. Сделка: я устраняю вашу проблему, А вы мне платите бабки, бабки и бабки». Рот отвечает: «Конечно, мы все обсудили. Как скажете. Сделка есть сделка. Я-то считаю: либо евроизраильтяне, Либо китайцы… Боитесь их?» «Нет, – говорю. – Я их не боюсь». Типа я даже подумал – застать бы это местечко В полной красе. Поредели ряды красоток-красавчиков Рота, И, если поближе глянуть, совсем не так уж Они мускулисты и пышногруды. Закат. Началась вечеринка. Я Роту сказал – терпеть не мог хэви-метал Даже в самом его начале… Он отвечает: на вид вы моложе, чем в жизни. Ох и громко… от усилителей вибрирует все побережье. Я раздеваюсь – пора. И жду, Четвероногий уже, в прогалине дюн. Жду дни и ночи, ночи и дни – жду. «Где, твою мать, ты сам и где твои люди? – Спросил меня Рот на третий уж день. – Где? За кой тебе хрен я плачу? Прошлой ночью на пленке был Только пес какой-то громадный». Но я усмехаюсь. «Вашей проблемы Пока что нет и следа, – сообщаю ему. – А был я здесь постоянно». «Говорю тебе, – он орет, – это израильтяне! Нельзя доверять европейцам!» Третья ночь. Огромная, красная, как неон, луна. Двое играют в прибое. Парень с девчонкой. Гормонов в них еще больше, чем наркоты. Девчонка визжит и смеется, Медленно бьется прибой. Был бы здесь враг – пахло бы самоубийством, Но враг приходит на берег не каждую ночь, И они танцуют в прибое, Плещутся и вопят… а у меня острый слух (Чтобы лучше их видеть), глаз острый (Чтоб лучше их слышать), А они, мать их так, молоды, счастливы… черт, Прямо хочется плюнуть. Что для таких, как я, поганей всего – Это когда дар смерти таким, как они, дается. Первой кричит девчонка. Лик красной луны – высоко, Полнолунье было вчера. Я вижу – она упала в прибой, как если б Там была глубина двадцать футов – не два, Как если б ее в песок засосало. Парнишка бежал, Прозрачная струйка мочи текла из-под плавок, Бежал, спотыкался, орал… Оно вышло из воды – медленно, как персонаж Из дешевого фильма ужасов в скверном гриме. Загорелую девушку оно несло на руках. Я зевнул, как большая собака, И принялся вылизываться. Оно откусило девчонке лицо, тело швырнуло в песок, Я подумал: «Мясо и химикаты. Как просто Их превратить в мясо и химикаты, один укус – И они – только мясо и химикаты!..» Подбежали охранники Рота. Ужас в глазах, В руках – автоматы… Оно похватало их, Разорвало в клочья – и бросило на песок, Лунным залитый светом. Оно побрело неловко по пляжу, белый песок Лип к серо-зеленым лапам, перепончатым и когтистым. «Клево, мам!» – завыло оно. Какая ж мать, – я подумал, – родить умудрилась такое? Я слышал – там, выше по пляжу, орет Рот: «Тальбот, поганая сволочь! Ты где, Тальбот?» Я встал, потянулся и рысцой потрусил по пляжу. «Ну, здравствуй», – сказал я. «Ой, песик», – откликнулся он. (Я ж тебе оторву волосатую лапу и суну в глотку!) «Так, – говорю, – не здороваются…» Он говорит: «Я Грэвд-Эл. А ты кто – Тузик, воющий сукин сын?» (Ох, отделаю я тебя – в клочки разметаю!) «Изыди, ужасный зверь», – говорю. Он смотрит – глаза блестят угольками в трубочке с крэком. «Изыди? Ты че, парень? И кто же меня заставит?» Рыкаю: «Я. Я! Я – в авангарде». Он поглядел глуповато, обиженно и растерянно… Даже Стало жаль его на минутку. А потом из-за облака вышла луна. Я завыл. Вместо кожи была у него светлая чешуя, Зубы – острее акульих, Пальцы – перепончаты и когтисты. Он зарычал – и рванулся к моей глотке. Он кричал: «Да что ты такое?!» А потом: «Нет, нет и нет!» А потом: «Черт, так нечестно!» А потом – ничего… не было, Не было слов, Ведь я оторвал ему руку И отшвырнул в песок, И мгновенье еще пальцы Пустоту исступленно хватали. Грэнд-Эл рванулся к воде – я почесал следом, Соленой была вода, и смрадной – его кровь, Черный ее вкус я ощущал в пасти. Он нырнул – я за ним, все глубже и глубже, И когда я почувствовал: легкие разорвутся, И будут раздавлены горло, и череп, и мозг, и грудная клетка, И набросятся полчища монстров, и просто придушат, Мы приплыли к останкам нефтяной вышки. Вот куда приполз подыхать Грэнд-Эл! Наверное, в этом месте он и родился: Ржавый скелет буровой, брошенный в море. Он почти уж подох, когда я к нему подошел, Я не стал добивать – пусть уж сам… Выйдет тот еще корм для рыб, Блюдо приопов – скверное мясо. И только, Пнув его в челюсть, я вышиб акулий зуб И взял на счастье… Тогда рванулась она – Бросилась – вся из сплошных клыков и когтей. Даже у зверя есть мать, – что тут такого? Матери есть у многих. Лет пятьдесят назад матери были у всех! Она оплакивала сына, вопила и причитала, Она спросила: «Как мог ты быть столь жестоким? Упав на колени, гладила сына и выла. А после мы говорили, с трудом слова подбирая… Что там было – дело не ваше. Вы или я такое делали раньше. Любил ли ее я, Убил ли… а сын ее мертв, как скалы. Мы по песку катились – шерсть трется о чешую, Загривок ее, зажатый моими клыками, Когти впиваются в спину… Старая, старая песня. Когда из прибоя я вышел, Светало. Рот поджидал. Я бросил на землю голову Грэнд-Эла, |