Онлайн книга «Таежная вечерня»
|
– Всю дорогу тропил! Как лось по целине! – он оглядел своего подопечного. – Как ты тут? Молишься, не спишь? – потом опять переключился на себя. – Да, есть у меня еще сила, слава Богу! Сергей Иванович протирал очки и, сжав ладони, смотрел на икону «Моление». Затем вновь начал тереть их, согревая: – Опять новодел? Дожились! Христа со спины нарисовал?! Ты пойми, что нельзя в этом деле своевольничать! Саня заметил, что довольные своим здоровьем люди рассуждают о религии как о лекарстве, которое скорее нужно другим. – А горы получились красивые! – философ ткнул пальцем в верхний угол иконы. – Здешние, – подтвердил Саня. – Как думаешь, метель надолго? – Завтра стихнет. Приняв кружку с чаем, Сергей Иванович пожаловался: – В поезде съел пирожок и, видно, отравился. Живот пучит! – А душу-то чаще травишь!.. Гость даже поперхнулся: – Ну что ты все мешаешь в один котел, как лесной колдун! Саня легонько хлопнул его по спине. – Сейчас согреюсь, в часовню пойду, – пообещал гость. – Помолюсь. Я тебе молитвенник принес. Читай на ночь! – Погрейся, еще успеешь. Было видно, что философ и не хотел уходить от горячей печки: – Нигде нет такой ясности в души, как здесь! – Получилось у него не очень уверенно. Скорее как попытка примирить что-то свое. – Хотя никогда не знаю, что встречу у тебя! Вроде все убого: часовня, иконы и ты иже с ними. Но вот что-то происходит. Непонятное… – Тут хоть выговоришься. Сергей Иванович кивнул, то ли соглашаясь, то ли прося долить ему кипятка: – Я вот думаю, неужели во времена Достоевского люди говорили так много и путано? – Кто-то и говорил. – Нет, тут естественность нужна! Может, вначале и была натяжка, но потом все цепляет одно за другое, как петли. Недаром женщины истерию вязанием успокаивают… На крыльцо опять что-то бухнулось. Распахнулась дверь, на пороге стоял кто-то весь в снегу: – Думала, не дойду!.. Это была женщина. Она как-то беззвучно голосила, то ли смеялась, то ли ревела. Белые лепешки подтаивали на ее одежде и отваливались, как скорлупа. Вскоре перед печкой вылупилась она! Катя! Взгляд шальной, обижена, еще до первого слова: – Крепление сломалось! – Ничего, починим, – обрадовался философ. – Еще метель началась! – сказала с досадой. – Саня, ты узнал меня? – Узнал. Проходи к печке. – Не помешаю? – Проходи, – подхватил мокрые варежки философ. – А мы тут о Достоевском говорили. – Достоевского не люблю, – хмыкнула. – Сама стерва! – Как же тебя угораздило? – Философ развязывал ей шарф. – Боялась свороток пропустить! – вспоминала Катя свой путь. – Чаю тебе надо горяченького, – Саня выбрал на полке чистую кружку. – У меня водка есть, – вспомнил Сергей Иванович. – Давай! – А ты чего одна-то? – Он достал бутылку, открыл лихо и звякнул горлышком о железную кружку. – Сбежала… – Во как! – Ехала с ребятами, да разругалась! – Выпила. На закуску не глядела. – Надоели все! Катя села на лавку и замерла. На дальнейшие расспросы откликалась неохотно: «Хотела уже к рельсам выходить!» Свое что-то держала. Равнодушная и шальная, беспомощная и злая. Ее угрюмость раззудила философа: – Отчаянная ты! – Иду, на метель огрызаюсь! – Катя почесала ладони. – Лицо горит, вспоминает кто-то… Она будто не хотела ничего узнавать: «Где у тебя можно умыться?» Мужики смотрели на метельную гостью зачарованно. Это мучило и раздражало ее. Зато им с Катей стало уютно и весело. – С кем разругалась-то? – допытывался философ. – Сама с собой, – отмахнулась от него Катя. – Как парашютист на суку: сиганула, а приземлиться не могу! – Прыгай, мы поймаем! – После водки все игривее поднималось настроение. – По твоим мыслям шла, Соловей, как по лыжне! – Уж не чаял свидеться! Саня пожалел сейчас, что меж ними был третий. – Вот такая я! – Катя встала и пошла к умывальнику. – А ты меня такою и видел всегда. Даже в монастыре ухитрился прилабунить!.. Она шумно плескалась, подкидывая пальцами скользкий штырек. Потом закрыла лицо мокрыми ладонями: – Это ты, поди, дверь в душевой запер? – Похоже, что я! – Налей, Иваныч, а то неловко мне! – вернулась за стол. Философ разливал быстро и ровно, чего никогда не делал раньше: – А Саня после монастыря даже не пил одно время! – Давайте споем! – предложила гостья. – У меня есть любимый романс: «Утро вечернее». – Туманное, – поправил философ с удовольствием. Ему очень нравился этот угарный невпопад. Он запел первым, не дожидаясь остальных; по ходу уже хватая баян, и догоняясь мелодией. – Хорошо, – млела Катя. – Когда слушаю романсы, я трезвею! За это выпили еще и запели враскачку. Баян озвучивал и метель, и отчаянные их сердца: «Ой, да не вечер, да не вечер…» Катя вела тонкой поземкой, что струится по твердому насту. Иваныч встревал со всхлипом, так в пургу скрипят мерзлые осины. Саня наддавал баритоном, как снежным обвалом на ветру. Пели тихо, берегли силы, будто и впрямь шли на лыжах издалека. И только дойдя до места: «Ой, пропадет, он говорил мне, твоя буйна голова!» – рванули в карьер, опережая друг друга. Катя как-то испытующе посмотрела на мужиков. Пропадать никто не собирался. – Хорошо, что пришла! – сказал философ. – А то Саня тебя по памяти рисовал! – Как это? – она встала, собираясь уйти в свою бывшую комнатку. Но остановилась. – Лицом или всем телом? – Не получается у него, – сладенько затаил дыхание философ. – Такую натуру ему не осилить! Катя тоже понизила голос и смотрела на них с какой-то вызывающей улыбкой: – Хотите, я вам бусы свои покажу? – Давай! – выдохнули оба. – Не пожалеете? Слышно стало, как скребет по стеклу снег. Девушка скрылась за занавеской, крикнув оттуда, чтобы баянист играл ее любимую «Джу-джа-ляри». Сергей Иванович пустил бутылку на три кружки. – Напой! – заиграл он свое, невразумительное, с силой подтряхивая баян. |