Онлайн книга «Таежная вечерня»
|
В тот миг Саня то ли моргнул, то ли закусывал, но прояснив взгляд, увидел Катю в бордовом нижнем белье, в голубом шелковом переднике с монистами! На шее намотано множество бус. Метель прильнула к оконцу. Свеча испуганно вздрогнула. Мониста брызнули шелестящим звуком, по камушкам бус пробежали искры. Плотная танцовщица была похожа на позолоченный кукурузный початок, с лакомым шелестом обнажая во все стороны тугие зерна – грудь, плечи, живот… Саня прикрыл глаза ладонью, но не выдержал и впился взглядом в одну блестку, прилипшую к животу. Отблеск свечи покрывал тело сусальной смуглотою. Перед ним танцевала та самая женщина, что была в душевой кабине. Она играла бедрами, вжимала живот, вскидывала грудь, мол, самой жаль, что такое добро пропадает!.. Саня не заметил, как уж сам очутился возле нее, схватившись за руки с философом и заключив Катю в жилистый обруч. Только на миг, будто очнувшись, он увидел глаза девушки, широко раскрытые, по-детски влажные. Такие глаза бывают у детей на новогоднем утреннике! Метель саданула в дверь снежным плечом. Воздух оросился мелкими брызгами, обдав благодатной слякотью горячие лица. Круг осаждающих становился все плотнее, все жарче соприкасались тугие руки с золоченой плотью; в какой-то момент мужики почти столкнулись лбами. Девушка испугалась, разорвала объятия и убежала. Саня очнулся, хотелось задуть свечу и уйти в свою комнату. Он выпил от стыда. Преподаватель философии отложил баян и сказал своим скрипучим голосом, привыкшим успокаивать аудиторию после взрыва какой-нибудь хохмы: – Ну, что, побалдели и будя!.. Одевшись, Катя вернулась к ним усталая и капризная: – Почему я такая? – Какая? – Не люблю никого, а все лезут! Отвечали ей уже рассеянно и невпопад: – Поэтому и лезут… – Не знаю, как жить дальше? Она взяла ведро с лавки и привычно налила воды в умывальник. – Живи как можешь, – философ качнул чайник в руке. – Э, всю не выливай! – Все советуют, а мне все вредно! – Пойдешь к реке за водой… Вскоре легли спать. Бухнувшись тяжелой головой в подушку, словно перескочив из одного сна в другой, озираясь в темноте и скрывая потную тоску в душе. Утром встали хмурые и виноватые. Саня молча возился с креплением на Катиной лыже. Метель на дворе почти стихла. Только сеял снежок. Сергей Иванович ушел рано. К средине дня выглянуло солнце, хотя отдельные снежинки еще летели и сияли лихорадочным блеском. Белая крыша часовни напоминала высокое фигурное мороженое в стаканчике. Ярко синел медвежонок на иконе. – Вот она какая! – Катя сняла рукавицу и смела ею снег с крыльца. – Я ведь пришла на часовню твою посмотреть. Она отворила маленькую дверь и заглянула: «А теперь боюсь!» Саня улыбался: ну точно как медведица! Катя протиснулась внутрь, задевая косяк. Слышно было, как скрипел под ее ногами морозный иней. Когда она вышла, Соловей уже приготовил большой рюкзак с топорищами: – Я и сам боюсь ее иногда. – А всегда так выходит! – Как? – Надо же было как-то встретиться… Саня поднял рюкзак: – Поеду в город, в магазин сдавать. – Так я поживу пока у тебя? – обрадовалась Катя. – Чтобы дом не остыл! – Живи. – Когда вернешься? – Не знаю, – Соловей ответил угрюмо. Но в душе был рад. Если б она пошла к станции, то он бы остался дома. Встречаться глазами сейчас не мог, но и терять тоже не хотел. 38 Катя проспала весь день, ночь, а на следующее утро почувствовала жуткий голод. Свежие березовые дрова возле печки, высыхая, издавали запах пирожкового теста. Она доела все хлебные корки, но дом не покидала. На третий день нашла кусок проволоки в сарае: «А вот испытаю, – решила, – попался мой Коля в силки али нет?» Надела лыжи у крыльца и виновато глянула на часовню: – Есть хочется… В рюкзачке лежали три петли. От заячьих тропинок на ярком снегу пестрило в глазах. Катя выбрала один след – наиболее свежий, как ей показалось, – даже снежинки не успели слежаться от пригревающего солнца. След долго петлял вдоль берега меж ивовых кустов. Охотница шла рядом с ним, пытаясь не залезть лыжами на заячью тропку. Потом нашла узкое место в зарослях тальника и привязала конец проволоки к гибкому стволу ивы. При этом она старалась не обрушить снег с тонких веток, а мелким прутикам вернуть их привычный наклон. В этот момент из-за тучи вышло солнце, и Кате показалось, что проволока слишком ярко выделяется на белом фоне. К тому же подул ветер и упавший снег наклонил петлю низко к тропе. Легкие снежинки падали с тихим шорохом, но это не мешало солнцу светить выше облаков, растопив на самой макушке неба бледно-голубую полынью. В ее купольной синеве, пронизанные солнечным блеском, снежинки истончались и гасли. Серые остатки туч зацепились за дальнюю гряду, еще более потемнев, на контрасте с белыми вершинами. К средине дня облака медленно покинули небо, и только в северном распадке еще черпали небо тусклой оловянной ложкой. Катя отвязала проволоку и пошла дальше. Вскоре ей понравилось место у поваленной березы, с наледью на белом гладком стволе. Под прозрачным льдом был виден, будто через увеличительное стекло, коралловый мох оливкового цвета. На солнце ледок уже начал подтаивать и сочиться книзу, освобождая тонкую кору. Эти легкие полоски, с розоватой изнанкой, удачно замаскировали блестящую сталь проволоки. Поставив петли, Катя потеряла интерес к тайге. Теперь ей казалось, что со всех сторон, из-под каждой заснеженной ветки на нее глядят чьи-то ненавидящие глаза. Звери затаились и ждали, когда она уйдет, чтобы заполнить остывшие на снегу следы горячими сильными лапами. Катя пришла в избу. Зажгла огонь в печи, легла и затаилась, улавливала через стены дома все звуки тайги. Как будто где-то далеко сейчас должен вскрикнуть пойманный зверь. В этот вечер она не молилась в часовне. Рано закрыла дверь на засов и всю ночь лишь чутко дремала. Рано утром, дождавшись первых лучей, робко ползущих по краю поляны, Катя отправилась проверять свои петли. Мелкие птахи, – как колокольчики, – рассыпались по тайге с тонким звуком. Они прыгали по лохматым заснеженным веткам берез, осыпая серебристую на солнце и серую в тени морозную пудру. Полянки в пойме реки рябили от заячьих узоров: два передних вдоль, два задних – поперек тропинки. Заячьи тропки пересекались меж собой и расходились в разные стороны, словно звери обменивались на бегу какими-то новостями. |