Онлайн книга «Таежная вечерня»
|
10 Из дома Муравского слышался стон выдираемых гвоздей. Сережа прошел мимо крыльца в сад, чтобы вспомнить лицо телефонистки или решиться на что-то. Среди зарослей кленов и рябин стояла дощатая беседка, похожая на старое брошенное гнездо. Студент вошел в нее, осторожно пробуя руками ветхие столбы. Будто перед дальней дорогой. Куда – еще не знал. Но уже ощущал в себе упругость нацеленной души! В любви должно быть движение. И даже не в смысле развития: от умиления к страсти, от скуки к разочарованию… Где-то лениво кричали петухи, трубным звуком мычали коровы. Темные лавки были изрезаны кривыми надписями имен и годов. Где сейчас эти люди, что они хотели оставить о себе? И опять ему чудилась телефонистка, находящая в пространстве жизни какие-то особые нити, связывающие людей. «Отчитались?» – ее голос казался теперь насмешливым. Но не обидел его, а, наоборот, обдал странной нежностью. Такая вот прелесть этих укромных мест! Солнечный свет падал сквозь листву на землю, потревожив в ямке тягучего шмеля. Он медленно пошевелил борцовскими лапами и уполз под сухой желтый лист. А Сережа таиться не мог. Его тянуло куда-то, и он пошел в сторону ручья, что шумел за покосившимся забором. Полуоткрытая калитка вросла в землю. Крапива и лабазник заплели ее с двух сторон зелеными косами. Крупными камнями был выложен спуск к воде. Недалеко от берега хлюпал, будто бежал по волнам, оторвавшийся и полузатонувший куст калины. Она была в цвету! Венчики белых лепестков дрожали на тонких ветках, клонившихся все ниже и покорнее к бурной холодной воде. «Калина цветет обреченно», – с этой строчкой Сережа вернулся в дом поэта. – Ты о чем? – удивился Паша. – От берега куст отнесло! Зоя Михайловна поняла, о чем идет речь. И это было почему-то неприятно. – Его еще весной подмыло. Вода холодная, цветы долго не распускались. – В холодной воде не остыла, – Сережа запнулся, катая звук «но», – но только… напрасно цвела… – Все напрасно, все зазря! – сказал Паша сердито, однако с удовольствием отложил выдергу. – Опять эта русская классическая напраслина! – Романтическая тоска! – вступилась за гостя Зоя Михайловна, но сказала опять не то. – А нет, чтобы вытянуть куст на берег, – ратовал Паша за реализм. – Выкопать ямку и посадить его снова! Поклонница опального поэта глянула на Сережу с юношеским азартом: ну-те, отвечайте за всех поэтов! – Но если она цветет в неурочное время?.. – Сережа помедлил, будто приоткрывал им тайну сочинительства стихов. – И что? – Это значит… – Значит, календарь изменят, – верховодил Паша в споре, – для вас, романтиков, постараются! Зоя Михайловна сидела на стуле меж ними и поднимала красную шаль-занавес, давая ответное слово. Сережа не сдавался: – Значит, это продлит кому-то воспоминания!.. – Вполне! – поддержала хранительница музея и не стала опускать руку, требуя продолжения, мол, влюбленные должны побеждать. – Может, калина цвела также во время ссылки Муравского! – осенило Сережу соединить два разных времени, два разных человека и одно одинаковое (хотел сказать: во веки веков, но промолчал) чувство. – Может, может, – Паша взял молоток и выбил гвоздь из доски. – К чему это теперь? А Сережа уже не мог остановиться: – Поэт тоже думал, что жизнь прошла, что все ушло! А потом встретил… Паша удивленно посмотрел на мать: – Кого он встретил? – Он скучал по женщинам своего круга, – авторитетно произнесла она. И добавила загадочно: – Но наши женщины его тоже посещали! – Да-а? – воскликнули оба студента, радостно чувствуя свою молодую дружбу. – По крайней мере, когда созревал можжевельник. – Когда созревал можжевельник! – нараспев произнес Сережа. – Это уже не стихи, это начало большого романа! Опять хотелось иди в сад, гулять по берегу ручья, ловить и составлять строчки стихов, которые летают по миру, как тонкая, сверкающая на закате паутинка. Ему не терпелось задеть опять, воровски или молодецки, здешнюю струну покоя! – В саду у него рос можжевельник, – спокойно, но как-то внутренне собранно произнесла хранительница. – Женщины просили у него шишки для стряпни, а девушки – для косметики. – А что, в лесу можжевельника не было? – усомнился Паша. – В лесу его мужики обирали: шишки еще на пиво идут. С улицы донеслось протяжное мычание теленка, похоже, он выспался в тени во время жары и теперь просился домой. – А хорошо бы сейчас пивка, – Паша глянул на друга, ища поддержки. – Я схожу за банками. Сережа посмотрел ему вслед: – Неужели Муравский не влюбился здесь ни в кого? – Кто знает? – Зоя Михайловна досадовала на себя за то, что не остановила сына. – Но я думаю: свой знаменитый романс он сочинил именно здесь! «Я вас не ждал…» – Тот самый? – перебирал студент в памяти знакомые слова. – «Я ждать устал другую!» – Это его?! – он выразил на лице удивление, а потом грусть, как это сделала бы его мама, страстная поклонница романсов. – Моя мама пела! Правда, редко. Слова путала. Однажды по радио исполняли этот романс, и мама слушала, прильнув ухом. Потом подбежала к дивану, где сидели муж и сын, встала перед ними, закрыв телевизор, заранее переводя в шутку то, что ее порыв не поймут, и пропела, подражая низкому цыганскому голосу с тягучим надрывом: «с та-аскою прэжных днэй!..» Сереже стало неловко, будто он выдал семейную тайну. А Зоя Михайловна пообещала сегодня же дать ему рукописи поэта: – Там есть другие слова! Вернее сказать: все слова! – Она смотрела на юного поэта, с робостью и надеждой, как человек, давно уже опоздавший сам что-то сказать или сделать. – Это было возможно только здесь, в этом доме… Когда он перебирал свою жизнь, когда уже все понимал… Я думаю, что это был итог! Это… (Сережа вспомнил свое признание перед телефонисткой и улыбнулся.) Хранительница разочарованно произнесла: – Это все только догадки! 11 Вечером Сережа опять сидел на месте старшего брата. И опять всем казалось, что в семье воцарился мир и покой. – Гена собирался к ужину прийти, – Петр Степанович поставил в центр стола четыре стакана, сжав их широкими ладонями с такой аккуратностью, с какой устанавливают бильярдные шары. Потом добавил с легкой обидой: – С братом хочет повидаться! Мол, родителей и так часто видит… |