Онлайн книга «Жиган»
|
Утром Иван проснулся позже всех. Его товарищей в доме не было, у изголовья, на деревянном табурете стояла кружка с чаем, плошка с вареньем и кусок лепешки. От крепко заваренного чая еще шел пар. Он с удовольствием съел лепешку, макая ее в варенье, и выпил чай, в который была добавлена мята и еще какие-то душистые травы. Потом поднялся, надел красноармейскую форму и кунтуш и вышел во двор. Поздняя осень, уже вступившая в свои права, здесь, в хвойном лесу, обозначала себя лишь жухлой травой и высоким холодным небом с неясными разводами облаков. На душе было спокойно и немного печально… Из дома хозяина хутора вышел улыбающийся поручик Зинин. Увидев Ивана, заулыбался еще шире: – А, проснулся? Ступай на перевязку. – Я? – Ну, не я же, – усмехнулся Зинин и показал свою руку, перевязанную выше локтя белоснежными лоскутами. – Меня уже перевязали. Ступай! Тебя уже ждут, – кивнул он в сторону хозяйского дома. – Руки у нее… Мягкие, ласковые… Подталкиваемый Зининым, Иван поднялся на ступеньки дома и нерешительно постучал в дверь. – Входите, – послышался женский голос. Он потоптался и толкнул дверь. Сеней, как таковых, что предваряют вход в дом, не оказалось. Была лишь прихожая, в конце которой стояла женщина лет тридцати пяти и улыбалась. Ее глаза буквально излучали свет. И сама она была будто из другого мира, где нет ни белых, ни красных, а есть только красота и любовь. Теперь было понятно, почему человек, назвавшийся Степаном Артемьевичем, не хотел ее показывать. Берег. Как берегут главное и зачастую единственное, что у тебя есть. – Ну, проходите, что же вы, – приветливо кивнула женщина и спросила: – Простите, как вас зовут? – Иван. – А ваше отчество? Голенищев-Кутузов удивленно посмотрел на нее. Какое отчество? Зачем? – Ладно, – понимающе улыбнулась она, – тогда я – Надежда. Скажите, как давно вас перевязывали? – Да я уж и не помню, – глухо, не узнавая своего голоса, ответил Иван. – Кажется, дней пять назад. – Ну хорошо. Вот, садитесь, – указала Надежда на стул со спинкой и бархатной обивкой, неизвестно как взявшийся на этом хуторе. – Вам придется немного потерпеть… Она смочила марлевую перевязку на месте раны теплой водой из тазика и, немного подождав, стала развязывать марлю, сматывая ее в рулон. Когда дело дошло до последних слоев, стало больно. Но боль была тупая и какая-то далекая, так что терпеть ее не составляло труда. Затем она взяла металлическую коробку, похожую на коробочку для монпансье, и, открыв крышку, пояснила: – Это мазь моего приготовления. Вашего товарища с раненой рукой я тоже обрабатывала этой мазью. Делала ее я сама из разных растений и трав, но вы не бойтесь, я ею мужа лечила, и он, как видите, здоров… После обработки раны мазью Надежда плотно перевязала ее длинными лоскутами, от которых натурально пахло зимней свежестью. Когда Иван вышел из дома, то увидел Степана Артемьевича и остальных офицеров, державших в руках плетеные корзинки, котомки и целые баулы, наполненные грибами: поздняя осень – самое время сбора грибов в Крыму. За обработку грибов ротмистр посадил поручика Закревского и корнета Петровского. Конечно, главной была Надежда Павловна. Такое вот у нее оказалось отчество. И Закревский с Петровским с удовольствием приняли ее главенство. Обедали грибным супом. После чего разбрелись кто куда… Четыре дня прожили офицеры на хуторе, что показалось им лучше всякого курорта. Иван окреп, рана почти не беспокоила, и он часто ходил в лес, раздумывая о своей дальнейшей судьбе. Что, оставить все как есть? И попросту жить дальше? Как живет дерево или трава. А как же родина? Как близкие и родные? Продолжать бороться? Ведь наверняка существуют люди, не смирившиеся с победой большевиков. И их много. А раз много, значит, есть и организации, объединяющие этих людей. Скорее всего, они в Петрограде. К тому же повидать матушку, сестру и братьев было бы не худо… – Ну что, господа, пора и честь знать, – заявил после ужина в конце четвертого дня пребывания на хуторе ротмистр Наливайко. – Да и лишние мы здесь, – добавил он, имея в виду хозяев. – У кого какие мысли по поводу наших дальнейших действий? – Надо уходить за кордон. Там наших много. И наверняка не мы одни такие, что не успели уехать… – А я за кордон не хочу, – сказал ротмистр Колтаков. – Здесь моя родина. В здешней земле мои матушка с батюшкой лежат. И я тоже хочу в родную землю лечь… – Я тоже за кордон не пойду, – поддержал его Иван. – В Питер буду пробираться, к своим. – Вам, штаб-ротмистр, еще рану надо залечить, – возразил ротмистр Наливайко. – Надеюсь, Степан Артемьевич не будет против, если вы погостите на хуторе еще с недельку. – Нет, я с вами пойду, – решительно произнес Голенищев-Кутузов и, резко поднявшись, скривился от боли. – Вот видите, – качнул головой Наливайко. – Не пойдете. Это приказ… – А я попробую пробраться на Дальний Восток к атаману Семенову, – подал голос поручик Зинин. – Чтобы продолжать бить их… – А может, организуем свой партизанский отряд? – предложил поручик Доливо-Добровольский. – Как генерал-лейтенант Фостиков на Кубани или полковники Гиреев на Тереке и Дастуров под Новороссийском? – А что, весьма дельная идея, – одобрительно проговорил Наливайко. – Но всякий решает сам. Думаем вечер и ночь. Завтра утром снимаемся и покидаем хутор. Утром за неспешными разговорами прошел прощальный завтрак. – Сами найдете дорогу или вас проводить? – предложил офицерам Степан Артемьевич. – Не беспокойтесь, найдем, – заверил его ротмистр Наливайко. – Вы не будете против, если наш товарищ еще немного у вас побудет? Пока его рана не заживет. – Мы не только не будем против, но и настоятельно это рекомендуем, – ответила за мужа Надежда. – Вашему товарищу как минимум нужны еще две перевязки. – Спаси вас Бог! – поблагодарил хозяев гостеприимного хутора ротмистр Наливайко. – Ну… Как говорится, не поминайте лихом. Каждый из офицеров отдельно попрощались с хозяином и хозяйкой и, прихватив собранные для них на дорогу припасы, двинулись из хутора в обратный путь. Иван проводил их до самых вырубок. – Ну, все, штаб-ротмистр, ступайте назад. Удачи вам и скорейшего выздоровления. Может, не доведется больше свидеться… – попрощался с ним Наливайко. – А может, и доведется, – протянул Ивану руку поручик Зинин и добавил: – Пути Господни неисповедимы. – Прощайте, Иван Викторович, – кивнули ему остальные офицеры и вскоре скрылись за зарослями орешника. Иван еще немного постоял, глядя им вслед, потом вздохнул и отправился на хутор. |