Онлайн книга «Полуночный танец дракона (сборник)»
|
– Выглядит похоже, – кивнул молодой человек. – Шестьдесят лет сюда никто не приезжал. – Я вижу. – Молодой человек перевел взгляд на берег, доки, море и небо без чаек. – Вы не ожидали здесь никого встретить. – Это было утверждение, не вопрос. – Никого, – подтвердил молодой человек. – Но здесь вы. – А почему бы и нет? С тысяча девятьсот тридцать второго года я полноправный хозяин этого города и этой бухты. Соответственно, и заведение это принадлежит мне. Здесь все мое. Вы спросите, как подобное могло случиться? Все происходило не здесь, а там, в море. – Вы об отмели? – О чем же еще? Отмель возникла здесь в одночасье. Как это произошло, никто не знает. Ну а кораблики так и остались здесь на веки вечные. – Неужели они не могли расчистить фарватер? – Пытались. Ведь здесь находился крупнейший мексиканский порт. Чего тут только не было! Оперный театр, роскошные магазины… Всем пришлось уйти. – Выходит, песок сильнее золота, – сказал молодой человек. – Да, из маленькой песчинки рождается большая гора. – Так что, здесь никто не живет? – Один человек живет, – пожал плечами старик. – Гомес. – Сеньор Гомес, – кивнул молодой человек. – А я Джеймс Клейтон. – Джеймс Клейтон… – Гомес приблизился, по-прежнему держа в руке бокал. Джеймс Клейтон оглядывался по сторонам, рассматривая город и бухту. – Так это и есть Санто-Доминго? – Можете называть его как хотите. – Больше подошло бы Эль-Силенсио. Или так – Абандонадо. Самый большой могильник на свете. Обитель духов. [20] – Все сразу. – Дом Одиночества. Признаться, мне редко доводилось бывать в подобных местах. Даже слезы на глаза наворачиваются. Мне вспоминается одно американское кладбище во Франции. Я никогда не верил в существование духов, но там мне стало как-то не по себе… Я почувствовал, как что-то невидимое сдавило мне грудь. Здесь все так же, кроме того, что здесь никто не похоронен. – Здесь похоронено Прошлое, – сказал Гомес. – Ну, прошлое вам не напакостит. – Только этим и занимается. – Гомес взглянул на бокал, который он держал, как бы прикидывая, не выпить ли его самому. Джеймс Клейтон взял протянутый бокал. – Текила? – Ну а что же еще? – Gracias [21]. – Она вас встряхнет. Молодой человек залпом опорожнил бокал. Лицо его побагровело. – Крепкая, ничего не скажешь! – выговорил он, задыхаясь. – Могу налить еще. Гомес исчез за дверью. Джеймс Клейтон последовал за ним. Внутри он увидел стойку, уступавшую размерами разве что стойке бара в Тихуане, за которой могли замышлять убийства, хохотать, заказывать выпивку, вырубаться и просыпаться, созерцая себя в засиженных мухами зеркалах, сразу девяносто посетителей. На полированной семидесятифутовой стойке лежали стопки старых газет, над которыми на фоне зеркал стояли навытяжку, подобно солдатам, полки бутылок с содержимым всех цветов и оттенков. За стойкой располагались две дюжины накрытых белоснежными скатертями, поблескивающих столовыми приборами столов, на которых, несмотря на дневное время, стояли зажженные свечи. Гомес зашел за стойку бара и налил в бокал еще одну порцию смертоносной текилы, все готово для самоубийства, если молодой человек желает. Молодой человек выразил желание и уставился на скатерти, начищенное серебро и зажженные свечи. – Вы кого-то ждете? – Конечно жду, – ответил Гомес. – Рано или поздно они все вернутся. Так сказал Бог. А он никогда не обманывает. – И когда же вы принимали последних посетителей? – поинтересовался Джеймс Клейтон. – В меню все сказано. Попивая текилу, Клейтон взял со стойки меню и прочел вслух: – «Cinco de Mayo»… Неужели вы приняли последний заказ в мае тридцать второго? – Так оно и есть, – ответил Гомес. – Это когда город покидала его последняя обитательница. Она тянула с отъездом до последнего мужчины. Потом ей здесь стало нечего делать. Все номера соседнего отеля и поныне завалены ворохами вечерних платьев. Видите вон там, через площадь, золотых богов и богинь на крыше? Это, конечно, только позолота, а то бы все увезли с собой. В этом оперном театре в самый последний вечер пела Кармен, сворачивая сигары на колене. Когда музыка кончилась, все покинули город. – Они уплыли? – Конечно же нет! Вы забыли о мели. За оперным театром проходит железная дорога. Последний поезд уходил ночью. Я бежал за открытым вагоном, в котором сидели оперные певцы, и осыпал их конфетти, а потом, приложив ухо к рельсу, прислушивался к стуку колес уходящего поезда и плакал навзрыд как последний estupido [22]. Вчера вечером я опять сходил туда, приложил ухо к рельсу, закрыл глаза и слушал, слушал… потом вернулся сюда, открыл бутылку с текилой и сказал себе: тапапа, завтра… Вот вы и тут. – Но ждали-то вы совсем не меня. – Я ждал хоть кого-нибудь. – Гомес ткнул пальцем в старую, пожелтевшую от времени газету. – Сеньор, вы не подскажете, который нынче год? – Вроде как тридцать второй, – ответил Клейтон с улыбкой. – Тридцать второй! Отличный год, уж можете мне поверить. А другие года… Почем знать, существуют ли они вообще? Самолеты здесь не летают. Туристов сюда не привозят. Боевые корабли в нашу гавань не заходят. Во всяком случае, я их здесь никогда не видел. Кто такой Гитлер? Здесь о таких еще и не слыхивали. Муссолини злодей? Не может быть. Мы привыкли считать его честным политиком. А что там с Великой депрессией? К Рождеству о ней никто уже и не вспомнит! Это сказал сам господин Гувер [23]! Каждый день я разворачиваю и читаю новую газету тридцать второго года. Возможно, кому-то это и не понравится… – Только не мне, сеньор Гомес. – Предлагаю за это выпить. Они выпили еще по стаканчику текилы. – Хотите, я расскажу вам, что происходит в мире сейчас? – предложил Клейтон, отирая губы. – Нет-нет! У меня есть собственные газеты. Одна газета в день. Через десять лет я доберусь до сорок второго года. Через шестнадцать – окажусь в сорок восьмом, но, боюсь, он уже не будет меня особенно трогать. Приятели привозят мне газеты два раза в год, я же оставляю их на стойке бара, выпиваю стаканчик текилы и вновь читаю вашего Гувера. |