Онлайн книга «Снайперы»
|
– …первым свою подпись под Стокгольмским воззванием поставил генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин, главный защитник мира во всем мире! * * * Молодой конвойный, сменившись с поста, ходит по корме баржи, ищет Верку. Вдруг его внимание привлекает квадратное отверстие в палубе, неплотно прикрытое деревянной крышкой. Он опускается на колени, приподнимает крышку, смотрит. Глаза долго не могут привыкнуть к темноте, но уши чутко улавливают Веркин голос, он незнакомо, волнующе нежен, гибок, певуч: – Цыпочка моя, лапочка, лоскуточек, тряпочка! Наконец молодой конвойный видит Верку, она лежит прямо перед ним внизу, на каких-то тряпках, задрав платье, и поглаживает руками темный лобок, а рядом сидит, зачарованно следя за ее действиями, мальчик, ее сводный брат. Но вот Верка тянет его на себя, снимает с него штанишки, и мальчик тычется в нее, старательно и бестолково, как заведенный. Конвойный со стоном отползает от люка. * * * Дима и Андрей стоят у борта, смотрят на баржу-тюрьму. – Сколько у нашей страны еще врагов! – взволнованно говорит Дима. – И ведь как маскируются! И в партию пролезли, и в армию, и на посты большие! Кому же верить, Андрей? Кому верить? – Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.
– Что это? – Не что, а кто. Михаил Исаковский. «Слово товарищу Сталину». Вы были нам оплотом и порукой,
Что от расплаты не уйти врагам.
– Ты прав, надо верить только товарищу Сталину. Если бы не он, мы не победили бы фашистов. Страшно представить, что было бы! – А что страшного? – Да все страшно! В рабстве у врага! – А сейчас ты не в рабстве? – Я – свободный советский человек! – А это? – кивает Андрей на баржу-тюрьму. – Разве не рабство? – Это наши классовые враги! И без ужесточения борьбы с ними нам не построить коммунизм! – Палач так же несвободен, как и жертва. Свободными можно стать только вместе. – Ты что? Выпустить преступников? Андрей цедит медленно, словно нехотя: – Каждый имеет право на преступление. – И мы с тобой? – Каждый! – И на убийство? Неужели ты смог бы отнять чью-то жизнь? Не на войне, а так? – А если война в душе? – А совесть? – А она сама может убить – если ты не убьешь. Совесть – страшнее любого лагеря. – Ты серьезно? – Нет, я смеюсь. Ха! Ха! Ха! Появляется Маруся, на этот раз она в черных сатиновых шароварах и тельняшке с подвернутыми рукавами; волосы уложены в тяжелый узел на затылке. – О! – говорит Андрей. – Сама Афродита! – Вам бы смеяться. А дядя Петя сказал, чтобы я по-рабочему оделась. Палубу буду мыть. Дима порывисто произносит, не сводя с нее глаз: – Вам очень, очень к лицу! – А вот товарищу не нравится! Андрей прижимает руку к сердцу: – Нравится, ей-богу, нравится. – А бога нет! – бойко парирует Маруся. – А что же есть? – Есть материя, то, что видят все. – И все? Маруся растерянно смотрит на Андрея. – А что такое родина? – Ну это… Наша страна, которую надо любить. – А ты ее видела? – Да как же ее увидишь? – смеется Маруся. – Она ж большая! – А Бог – он еще больше! – говорит Андрей и уходит. Маруся глядит ему вслед. – Он что, и впрямь в бога верит? Дима встает рядом с Марусей, нежно смотрит на нее с высоты своего роста. – Не думаю. Наука давно доказала, что бога нет. Сейчас такие чудеса в мире происходят, что никакому богу не под силу. Ты радио слушала? – Про что? Дима смеется: – Я вообще спрашиваю. – Конечно! У нас в деревне радио на столбе, а у дяди Пети есть радиоприемник! – Представь: в Москве говорит товарищ Сталин, а ты его слушаешь в своей деревне! Разве это не чудо? – Так это по проводам передают! – А здесь, на лихтере, какие провода? – Я вспомнила, мы изучали немного. Это радиоволны! – Вот! А есть еще электроволны! Например, ты включаешь лампу – и зажигается электрический свет! – Это я знаю, к нам в деревню тоже скоро проведут электричество. – Но оно передается по проводам, а скоро будет так: стоит такой же приемник, как радио, и все, никаких проводов. Ты включаешь его, и загораются электрические лампочки. Можно где угодно будет так получать электричество – на полярной станции, на острове, где живут рыбаки! – А ты почему в рыбаки пошел, а не в институт? – А мне жизнь повидать захотелось! Что я знал? В школу ходил, музыке учился, с тетей Зиной английским языком занимался, на катке катался, в пионерский лагерь ездил. В армию взяли – тоже ничего не видел, война уже кончилась. А тут такая возможность: себя испытать, свои силы. Да и матери помочь. Говорят, у рыбаков заработки большие. – Я тоже маме помогать буду. – Маруся вздыхает. – Когда я уже увижу ее. – Ты приедешь или она приедет к тебе. – Кто? – смеется Маруся. – Деревня что ли? Не о матери скучала Маруся, а о деревне своей, словно предчувствовала, что никогда уже не увидит ее: пожалела судьба-злодейка, а погубили руки людские, управляющие громадными машинами. Через пятнадцать лет превратится ее милая быстрая река в мутное, без течения, штормовое море, под волнами которого навсегда будет погребена Марусина деревенька, и даже дом ее не станут вывозить на новое место, посчитают нерентабельным. * * * Поздний вечер, но еще по-северному светло. Караван делает оборот перед знаменитым порогом, который откроется только с рассветом. На скалистом берегу бакенская избушка, мачты с шарами и треугольниками. – Федор Федорович, – кричит шкипер, – давай-ка сплаваем к бакенщику, рыбкой разживемся. – И я с вами! Сметанки возьму! – встревает Клавдия. – И молочка бы не мешало. – Да что мы, сами сметанки не возьмем? – возражает шкипер. – Сиди на барже, стереги врагов народа. Оглядывается на начальника конвоя: ловко, мол, я ее. Начальник конвоя хранит молчание, не поощряющее продолжение разговора в таком направлении. |