Онлайн книга «Снайперы»
|
* * * Клавдия стоит, согнувшись, у окна. Она упирается лбом в стеклянную раму, и рама позванивает стеклами от мерных движений начальника конвоя. – Он сам меня послал, – говорит Клавдия, словно разговаривая с кем-то там, за стеклом. – Иди, говорит, чтоб Верке хуже не было. Начальник конвоя молча, сосредоточенно, ритмично надвигается на мощный зад шкиперши, и вдруг эти движения напоминают ему мельницу-качалку: рычаг ходит вверх-вниз, льется мутная вода с желтой пеной; потом он видит Веркины ноги, по которым струится розовый ручеек. – Эй, на корме! – говорит шкиперша и хихикает. – Не спи, а то обморозишься! Она высовывает из-за занавески свое лицо, которое кажется ему отвратительно жирным блином. Он валится на свою койку. Шкиперша присаживается к нему, запускает руку в его брюки. – Это от нерьвов, – объясняет она. – Шутка ли сказать – человека убить! Снова хихикает, словно ее щекочут, и, низко наклонившись к нему, шепчет доверчиво: – А я сейчас хоть до утра и все мало, вот как ты меня раскочегарил, я теперь всех моложе стала. Вот бы мне сейчас в казарму, чтоб взвод молодых, вот как этот несчастненький, в очередь встали, и я бы каждому с такой радостью, а уж мне бы они хором такое удовольствие, после которого и умирать можно. Начальник конвоя приподнимается и спрашивает страшным голосом: – А к зэкам, в трюм, не хочешь, курва? И без размаха, толчком, бьет ненавистное лицо. * * * Верка проснулась, хотела крикнуть, но сильные руки зажали ей рот. Потом что-то затянулось у нее на шее, а в глаза ударил нестерпимо яркий свет, и она услышала свой истошный крик: – Солдатик! Я иду к тебе! * * * К утру караван спустился на 100 километров и встал на рейде большой пристани в районном городке, напротив разрушенной колокольни и ряжей когда-то, еще до революции, возведенных, а теперь обсохших причалов. С баржи приплыл на веслах шкипер и сообщил капитану страшные новости: убит конвоир, изнасиловавший его падчерицу, а сама девчонка ночью повесилась, оставив записку: «Не могу больше терпеть». На катере прибыли оперуполномоченный, судмедэксперт, следователь и милицейский капитан. Катер забрал капитана и Диму и отправился к барже-тюрьме. По пути высадили следователя на лихтере. Очередь до Димы дошла только к обеду, и он все это время просидел на решетчатом диванчике на палубе катера, наблюдая то за тоскливой суетой на барже-тюрьме, то за обычными, но кажущимися сейчас такими необыкновенно далекими делами районного городка: возят воду на лошадях; женщины спускаются к реке с тазами в руках и вальками; по бревнам плота бегают ребятишки, прыгают в воду; у пивной бочки собираются мужики. Допрашивали Диму в каюте шкипера. – Так что вас, – оперуполномоченный заглядывает в ранее сделанные записи, – Дмитрий Юрьевич, заставило прыгнуть? – А у меня на все такая реакция. Вы знаете, в автобус старушка входит, она еще на ступеньках, а я уже с места вскочил, ну просто машинально. Оперуполномоченный молчит. Конечно, можно закрутить, запутать, сбить с толку, надавить, но это все там, на своей территории. Здесь судно, он среди речников. Не любил оперуполномоченный речников, но немножко завидовал им и даже втайне побаивался. Под боком был большой затон, несколько тысяч башковитых (попробуй без башки водить караваны на север!) мужиков, которые не подсиживали друг друга, не кляузничали и не писали доносов; план по их поселку, как ни старался оперуполномоченный, никак не выполнялся, приходилось покрывать леспромхозовским, райпищеторговским да колхозным контингентом. И еще мечтал оперуполномоченный выйти на пенсию и переселиться в речной поселок, где и водопровод есть, и дома с центральным отоплением. Так что заводить врагов ему там совсем не хотелось. В дверь постучали, но не вошли. Оперуполномоченный встал и вышел из каюты. Вернулся он не скоро, что-то пряча в кармане кителя. – Так о чем вы говорили с гражданином Покровским? – Я… Я не знаю Покровского… – Андрей Николаевич Покровский – это ваш друг, с которым вы отделились от общей массы рыбацкого коллектива, вели антисоветские разговоры, что зафиксировано бдительными гражданами. – И кто же эти граждане? – Здесь вопросы задаю я. Так о чем вели разговоры? Дима вдруг явственно вспоминает чью-то смутную фигуру, возникшую у щитов во время их полночного разговора. – О жизни, да мало ли о чем. – Говорите, говорите. Ведь вы, наверное, будете утверждать, что в ваших разговорах не было ничего предосудительного. Так? – Так! – Так расскажите! Чтобы не было недоразумений между нами! Докажите, что это вовсе не антисоветские, как полагают некоторые, разговоры! – Понимаете, нам было очень интересно разговаривать. Мы не на все вещи смотрим одинаково. – Какую же позицию занимали лично вы, Дмитрий Юрьевич? – Моя позиция – это позиция честного советского человека! Я полностью поддерживаю нашу политику – внутреннюю и внешнюю. – Хорошо, хорошо! – оживился уполномоченный. – Продолжайте! – Все, – сказал Дима. – А Покровский, стало быть, возражал и высказывал противоположную точку зрения, то есть антисоветскую? – Понимаете, это был не политический спор, а… Дима замолчал, подыскивая нужное слово. – Научный, – подсказывает уполномоченный. – Даже не научный, а скорее – мировоззренческий. – Так и запишем, – обрадовался уполномоченный, – у вас разные мировоззрения: у одного – правильное советское, у другого – враждебное антисоветское… – Да вы не поняли! Покровский тоже за советскую власть, только… – Так, так! – поощряет уполномоченный. – Он знает много такого, чего я не знаю! Он говорит о вещах, которых я не видел, – во всяком случае, в таком свете. Мне кажется, что таким должен быть настоящий советский человек: мыслящий не прописными истинами, а пытающийся самостоятельно докопаться до правды, а если понадобится, защищать ее в борьбе с врагами! В разговорах с Андреем я увидел себя маменькиным сынком, который еще не знает настоящей жизни. – Так-то оно так, но как вы, советский человек, отслуживший в Советской армии, ведете откровенные разговоры с лицом, занимающим антигосударственную позицию, ведущим провокационную деятельность! – Неправда! Андрей – не провокатор! – Как же не провокатор? Его цель – растлить вашу молодую душу, посеять в ней сомнения в самом святом, в самом главном – в линии партии, в нашем движении к коммунизму! – И про это вы знаете? |