Онлайн книга «Кудесник (сборник)»
|
Но и этого мало. За десять минут до назначенного часа против церкви появились кареты, коляски, экипажи и всадники-гвардейцы… Все это съехалось глядеть свадебный поезд княжны Изфагановой, весть о замужестве и венчании которой молнией пролетела по гостиным не далее как за час перед тем. Некоторые барыни не успели одеться как подобало случаю и поэтому решили ехать поглазеть хоть из кареты на один поезд. Многие, однако, выходили из экипажей и вступали в церковь, за ними простой народ, кто посмелее, пробирались в «кирку», опросив наперед соседей: – А как там, тоись, насчет шапки… – Вестимо без шапок. Тоже храм. И образа, и всякое такое… – Нет, вы, ребята, – заметил в толпе только один солдат-инвалид, – так подтвердительно не надейтесь… Я этак-то вот, в плену будучи, зашел в басурманов храм да как шапку-то снял – мне в шею и наклали да и вытурили вон. Говорят, нагрешил! Все сами-то в шапках стоят. В той же толпе весело болтали и лукаво ухмылялись люди Потемкина и все поглядывали в два места, то на угол Итальянской, то на противоположную сторону, где был дом графа Велемирского, наискосок от церкви. Глухой и темный слух ходил утром между ними, что графу, по случаю свадьбы княжны, поручено что-то диковинное. Чудодей князь что-то затеял!.. И теперь их офицеры тут у графа, гостями. Наконец шум и говор прошел по толпе. Вдали показалась желтая берлина, а за ней двое конных – это был Зубов. Зубов подъехал, вышел и, входя в церковь, был, видимо, удивлен, как и пастор. Не предполагал он быть на свадьбе при таком стечении народа. Он недоумевал. Музыкант умолял его о соблюдении тайны, и поэтому он никому, кроме братьев и двух близких друзей, ни слова не сказал… Ему даже хотелось свое участие в свадьбе сделать сюрпризом. Кто же разболтал? Даже в обществе известно… Кареты! Зубов прошел в церковь в сопровождении двух офицеров и, встреченный пастором, тихо заговорил с ним. Пастор – это видели наполнявшие церковь – пожимал плечами и ежился как от холода… Расспросы Зубова еще более встревожили старика. На улице в эту минуту оживились, прошел гул… Вдали показались голубая карета цугом, а за ней несколько открытых экипажей, из которых торчали и остроконечные мерлушечьи колпаки персиян. – Свадебный поезд! – Гляди-ко! По-басурмански! Не обвенчаны, а уж вместе. – Вместе в храм едут. Жених с невестой. Вот, братцы, колено-то! – Это по-персидски. – Должно, из церкви зато врозь поедут, в разные стороны! – крикнул кто-то громко, и дружный хохот был ответом на шутку. – Невеста-то какая… С наперсточек… – Тише, что вы по ногам ходите! – с достоинством произнес чиновник соседу. – Ах, родимые мои, – ахнула женщина в платке, – никак ей всего годов девять… – Жених-то, братцы, тоже персид аль иной какой?.. – Эй, любезный, ты чего это лезешь на меня! – провизжала здоровенная барыня на мастерового. – Что я тебе – лавка, что ль, аль забор? – А ведь невеста, ваше превосходительство, действительно из себя прелестница. – Да, субтильна!.. Да… Карета с невестой и женихом подъехала к церкви; три лакея, соскочив с запяток, отворили дверцы. Жених изумленными глазами, как бы потерявшись, оглядывал густую толпу. Княжна, наоборот, казалось, совсем не была удивлена и, весело улыбаясь и оглядываясь по сторонам, выпорхнула из кареты. Одежда ее ослепила ближайших. – Батюшки-светы… Брилли-антов-то!.. А-я-яй… Я-яй! – завыл кто-то даже жалобно. Толпа во все глаза, не сморгнув, глядела на голубую карету и на жениха с невестой, но вдруг сразу все обернулись назад к ним спиной. – Дорогу! Расступись! – крикнул повелительный голос сзади. – Живо! Задавим!.. Пять человек офицеров и с десяток солдат верхами будто выросли из земли и, налезая, рвались чрез толпу к карете. В один миг толпа расступилась на две стенки и всадники достигли панели, где еще стояла, оправляя платье, невеста. Персияне, выйдя из экипажей, подходили гурьбой к ней с Гассаном впереди. Но командовавший офицер соскочил с коня и, бросив повода другому, быстро подошел к княжне. – Позвольте просить вас обратно садиться в карету, – сказал он вежливо. – По приказанию светлейшего, я вас должен немедленно доставить в Таврический дворец. Говоривший был граф Велемирский. Княжна стояла не двигаясь и глядела на графа и на свою свиту, ожидая чего-то… – По какому праву! Что вы, господин офицер… – робко воскликнул Шмитгоф. – Это незаконно… Мы чужеземцы… – Молчать! – уже крикнул Велемирский на артиста и тотчас обернулся снова к невесте: – Извольте садиться в карету, или я велю людям спешиться и арестую всех. – Я не дам!.. – крикнул Шмитгоф. – Здесь господин Зубов… Здесь, в церкви… Граф, видя, что княжна стоит не двигаясь, обнажил саблю. Персияне сразу загалдели, но на их лицах было только изумление и тревога. – Княжна, пожалуйте! Он отстранил Шмитгофа, подал руку Эмете, и, при всеобщем молчании и изумлении плотной толпы, княжна так же легко и грациозно вспорхнула обратно в карету, как выпорхнула из нее за минуту назад. Граф захлопнул дверцу. – Вы на место! – приказал он лакеям, и трое ливрейных живо бросились на запятки. Карета тронулась, а за ней вплотную поскакала конвоем команда графа. Только один Брусков остался у панели, держа под уздцы лошадь графа. – Что это? Это насилие! – крикнул Шмитгоф своему бывшему другу Брускову, которого вдруг увидел. – Скажите, что это такое? Брусков сидел на лошади, как истукан, и не ответил ни слова. Персияне между тем снова галдели. Гассан горячился. Граф Велемирский, обратясь к ним, толково и медленно разъяснил, что им следует покориться распоряжению начальства, которое знает, что делает. – Поэтому, господа, садитесь спокойно в свои экипажи и отправляйтесь обратно домой! – закончил он речь. – А что значит арест княжны – вы узнаете после. Понятно? Дербент плюнул и пошел садиться в свою коляску. Граф, усмехаясь, собирался сесть на лошадь, когда незнакомый офицер приблизился к нему и вымолвил: – Господин Зубов, флигель-адъютант ее величества, приказал вас, господин офицер, просить войти в церковь для дачи объяснений всего происшедшего. – А разве Платон Александрович в церкви? – спросил Велемирский, весело усмехаясь. И на утвердительный ответ он быстро двинулся на паперть. Зубов встретил офицера почти в дверях, за ним стояли: бледный как полотно Шмитгоф и не менее встревоженный пастор. |