Книга Дуэлянты, страница 33 – Пьер Алексис Понсон дю Террайль

Маркиза охватил такой ужас, что он даже стал раскаиваться, что так опрометчиво подпал под влияние этого чудовища в юбке. Но сей бретер был тщеславен, кроме того, эта женщина внушала ему страх.

Поэтому отступить он не осмелился.

Но если уж продаваться – то не за гроши же!

– Послушайте, я помогу вам, но вы тоже поможете мне: все расходы вам придется взять на себя.

– Не возражаю.

– Вы мне назовете своих врагов, я вам – своих. И мы, занимаясь вашими делами, не будем забывать и о моих.

– Как вам будет угодно.

– Вертей, дез Арно и десяток других должны пасть – как от ударов моей руки, так и под градом вашей клеветы.

– Хорошо, я согласна. Я ввергну их в пучину отчаяния, а если хотите, даже убью собственными руками, лишь бы вы пошли по тому же пути, на какой встала я.

– Я последую за вами.

– В первую очередь постарайтесь завязать как можно более тесные отношения с молодыми американцами, прибывшими недавно. Будьте с ними максимально любезны и обходительны. Усыпите их бдительность – до тех пор пока я не скажу вам: час отмщения пробил.

– Понимаю, Меротт, но против одного из них я безоружен.

– Кого вы имеете в виду?

– Господина де Коарасса.

– Но помилуйте, почему?

– Потому что он вытащил меня из тюрьмы, сделал своим должником и поверил моему слову чести.

– Вашему слову чести! Вы себе льстите. Мой добрейший Матален, вы как были идиотом, так им и остались.

– К тому же я должен ему крупную сумму денег, и пока этот долг не будет выплачен, у меня не будет права драться с виконтом на дуэли.

– Ну так расплатитесь с ним, с этим вашим кредитором! – завопила злобная старуха, бросая на колени Маталену туго набитый кошелек.

Тот почувствовал себя побежденным, готовым в любую минуту стать вещью, слугой, наемным убийцей этой мегеры. Остатки всего хорошего, что в нем оставалось, еще сражались с увлекавшим маркиза потоком, но он прекрасно понимал, что все кончено, что сцена, разыгравшаяся в салоне мадам де Федье, была последним в его жизни хорошим поступком.

К тому же Маталену не хватило храбрости вырваться из тисков баронессы де Мальвирад, поэтому он остался, взял кошелек и окончательно превратился в негодяя.

– На сегодняшний день я не могу предложить вам конкретную роль в той жестокой драме, которая готовится моими стараниями, потому как часто действую по наитию случая, – вновь взяла слово Меротт. – Но будьте готовы!

– Хорошо, – неуверенно протянул Матален.

– Теперь вот что, – продолжала страшная старуха. – Отныне, услышав о мадам де Лонгваль и других какую-нибудь скандальную сплетню, вы доставите мне огромное удовольствие, если разнесете ее по всей округе, а не оседлаете в очередной раз свою пресловутую честь. Если тем или иным господам эти слухи не понравятся, вы их попросту убьете..

У Маталена не было сил противостоять женщине, которая столь властным тоном отдавала ему приказы.

Пока он имел дело с Меротт, одетой в старое тряпье, в душе у него сохранялось нечто, что можно было бы назвать чувством превосходства.

Но столкнувшись с баронессой де Мальвирад, поселившейся в этих роскошных апартаментах и облачившейся в наряд настоящей принцессы, наш бретер, от природы наделенный лишь мастерством, которому суждено было стать роковым, почувствовал рабскую покорность и вновь стал маленьким мальчиком.

– А теперь, мой милый маркиз, ступайте, прошу вас, – сказала баронесса, мгновенно овладевая собой с помощью усилия воли. – В округе меня знают немногие, с первого раза на вас никто не обратит внимания, но отныне вы будете являться ко мне исключительно в полночь. Каждую ночь в этот час я будут готова вас принять.

– Хорошо. Вы, случаем, не позаботились об условленном сигнале?

– Позаботилась. Под увесистым молоточком на входной двери есть три гвоздя с большими шляпками. Нажмите на тот, что справа, и все поймут, что это вы. Ступайте, дорогой мой, я жду человека, которому не следует вас здесь видеть.

Матален, которому никак не удавалось прийти в себя от изумления, склонился перед баронессой в весьма почтительном поклоне и удалился.

– Ну вот, самый обыкновенный идиот, с которым я сделаю все, что хочу, – сказала Меротт, когда за ним закрылась дверь. – Только вот обойдется он мне дороговато. Ну ничего! Как только маркиз сослужит мне службу, я пошлю его ко всем чертям.

Пока в доме Меротт разворачивалась описанная нами сцена, Мэн-Арди, в сопровождении братьев Коарасс, направлялся в условленное место, чтобы драться на дуэли с юным Газеном, который вскоре должен был к ним присоединиться.

В десять часов его секунданты явились в небольшой дом на улице Тан-Пассе, в котором поселились четверо молодых людей и о котором у нас еще будет возможность поговорить.

За несколько минут стороны договорились, что поединок состоится на болоте за аллеями Буто, почти в том самом месте, где ныне располагается вокзал Медок. В качестве оружия были выбраны шпаги.

В те времена во всей округе было не найти более пустынного места, чем эта бесконечная равнина, усеянная редкими купами плакучих ив.

– Гляди-ка, – произнес Мэн-Арди, добравшись до указанного места, – мы прибыли первыми.

– Долго нам ждать не придется, – ответил Коарасс. – Смотри, к нам приближаются три человека, по всей видимости, твой противник и его секунданты.

Это и в самом деле был Газен.

Обменявшись буквально парой фраз, противники встали в позицию и скрестили шпаги.

Уже после первых выпадов стало ясно, что силы явно неравны. Годфруа де Мэн-Арди, который довольствовался лишь тем, что отбивал удары, встречал все потуги Газена с неизменной улыбкой. Тот чувствовал, что уступает противнику, и от этого испытывал в душе замешательство.

– Сударь, – сказал он Мэн-Арди, пытаясь скрыть свою тревогу, – я вижу, вы большой мастер в подобных играх, но это еще не значит, что правда на вашей стороне.

– Господин Газен, я понятия не имею, что вы подразумеваете под «правдой», – ответствовал Мэн-Арди. – В данном случае я не чувствую себя ни правым, ни виноватым.

– Почему это?

– Вы вызвали меня на дуэль, я принял ваш вызов, и не более того. Я придерживаюсь такого мнения.

– Неправильные у вас представления.

– Сударь, когда в Америке дерутся на дуэли из-за дамы, будь-то мать или кто-то еще, разглагольствовать во время дуэли считается дурным вкусом, – возразил Годфруа, чтобы преподать противнику урок. – Но ведь для всех остальных мы дикари.

С этими словами Годфруа отступил на шаг назад.

Юный Газен посчитал это для себя преимуществом и бросился в атаку.