Книга Железный Хромец, страница 19 – Михаил Попов

Чем бы закончилась эта немая сцена у заброшенного колодца, неизвестно, если бы судьба не вмешалась в нее. На это вмешательство первым обратил внимание эмир Хуссейн. Он вдруг перестал топтать каблуками предательскую козлиную шкуру и крикнул, вытягивая руку на юг:

– Смотрите туда!

Все обернулись.

На горизонте плоского пространства, окружавшего место стоянки, появились крохотные, муравьиного размера фигурки.

Не всегда неожиданные встречи бывают благодатным даром судьбы, но в данном случае уклониться было невозможно. Как ни странно, Тимур успокоился. Провидение протягивало ему руку, это было ему очевидно, и воистину не важно, что в конце концов может оказаться в этой руке.

Настроение вождя передалось и его нукерам, и они встретили наплывающую на них конную толпу вполне спокойно.

Хуссейн расстался наконец с многострадальным бурдюком и, подойдя к Тимуру, встал рядом с ним. Если быть точным – даже на полшага впереди. Надо, чтобы приближающиеся незнакомцы сразу, с первого взгляда определили, кто тут эмир, а кто нукер.

– Не меньше пяти десятков, – сказал Хуссейн. И без знания цифр и чисел было понятно, что ни о каком сопротивлении речь идти не может. Неграмотного Тимура больше, чем численность неизвестных всадников, волновала их одежда. Когда они приблизились настолько, что их можно было рассмотреть, он с некоторым облегчением сказал:

– Туркмены.

Облегчение в его голосе относилось к тому факту, что не чагатаи.

Предводитель всадников, видимо, отдал команду, и они стали растягивать свой строй вширь, охватывая стоянку эмиров гигантскими клещами.

– Они думают, что мы захотим бежать, – усмехнулся Хуссейн.

– Я бы тоже так себя вел.

И вот совсем уже подъезжая, перевели коней на шаг.

Остановились.

Кто у них главный, определить было легко. В самом центре дуги, охватившей лагерь эмиров, сидел на превосходном ахалтекинском жеребце краснолицый толстяк. Борода лопатой достигала пояса, расшитого серебром, на голове высилась белая баранья шапка. Все остальные были в черных.

– Кто вы такие? – спросил он по-чагатайски.

Ответа не последовало.

Всадник в белой шапке ударил пятками сапог своего коня в подбрюшье и подъехал шагов на двадцать поближе.

– Кто без моего соизволения топчет мои пески и пьет воду из моих колодцев?

Произнося эту риторическую формулу, щедробородатый туркмен острыми черными глазами всматривался в обоих эмиров. Вдруг по лицу его пробежала искра удовлетворения.

– Как я рад, – закричал он, – ведь перед нами сам правитель достославного города Балха, я не ошибся, эмир Хуссейн?

– Ты не ошибся, – мрачно сказал эмир.

– И ведь не ошибся, хотя тебя трудно узнать. Что беды и несчастья делают с людьми! Смотрите, воины, что происходит с человеком, от которого отвернулся Аллах! А как ты был высок и недоступен на своем троне!

Краснолицый откинулся в седле и хрипло захохотал. Захохотали и воины.

Перестал смеяться туркмен так же резко, как и начал. Теперь он обратил свой взгляд на второго эмира:

– Кто же сопутствует тебе, о владетель Балха, в твоих огорчительных странствиях, а?

Названые братья не сочли нужным отвечать.

– А я и сам догадаюсь. Не благороднейший ли правитель Кашкадарьинского тумена Тимур, Тарагаев сын, перед нами, а?

И краснолицый снова расхохотался.

Тимур наклонился к уху Хуссейна и спросил:

– Кто это?

Хуссейн не успел ответить, его опередил новый вопрос носителя белой бараньей шапки:

– Что вы там шепчетесь, благородные эмиры? Клянусь всеми четырьмя сторонами света, я и об этом догадаюсь. Ты спрашиваешь у своего названого брата, кто я такой. Не будем отягощать ответом владетельные уста. Я сам тебе отвечу, Тарагаев сын. Меня зовут Али-бек Тшун-Гарбани ^[27], я хозяин здешних мест. Ты не слышал обо мне? Я постараюсь, чтобы ты надолго запомнил встречу со мной. Эй!

По этой команде в воздух взвились волосяные арканы.

Али-бек, развернувшись, поскакал прочь от колодца. Хуссейн, Тимур и их люди вынуждены были брести вслед за ним пешком с прикрученными к телу руками.

Уже к концу дня эмиры выяснили, что туркменские тюрьмы ничем не отличаются от кешских и самаркандских. Зиндан в селе Махан, где главным был краснолицый Али-бек, представлял собою глубокую глиняную яму с вертикальными, в десять – двенадцать локтей стенами. Дно голое, утрамбованное. После двухдневного пешего перехода возможность обрести хотя бы такое ложе казалась благом.

Спущенные на веревках пленники кое-как разместились. Было тесно, но терпимо. Оставалось радоваться бегству троих человек позапрошлой ночью. На Востоке еще в древнейшие времена поняли, что худшим врагом человека является человек, особенно если ты находишься вместе с ним в ограниченном пространстве на более или менее длительный срок. Ты не можешь разогнуться, ты обязан вдыхать его отвратительные испарения, он впивается локтями или коленями тебе в живот и в спину. И так день за днем, неделя за неделей. Все обреченные на взаимное безвылазное сидение на дне затхлой дыры или тихо сходят с ума, или превращаются в бешеных зверей.

Тюрьма в селе Махан оказалась достаточно просторной для девяти пленников. Кое-как они устроились на глиняном полу, предвкушая глубокий сон. Но оказалось, что они рано радовались. Наверху, над краем ямы, появилось чье-то плохо различимое лицо, и раздалось отвратительное хихиканье. Сначала Тимуру показалось, что это пришел позлорадствовать какой-нибудь местный убогий негодяй.

Тимур ошибся.

Хихикающее существо вытянуло над ямой руку. Кажется, эта рука что-то держала в своих землистых пальцах. Пальцы разжались, и Тимур услышал, как что-то шлепнулось ему на сапог. Он сразу понял, в чем дело, – скорпион! Эмир не растерялся и каблуком другой ноги раздавил насекомое.

Но то было лишь начало. По приказу Али-бека пленников круглосуточно засыпали насекомыми. Не только скорпионами. В ход шла всякая нечисть, крупная и мелкая, всякая, даже такая, названия которой сидящие на дне ямы не знали.

Интересно, что более всего в этом пыточном развлечении усердствовали дети. Их можно было понять, ведь это очень весело, ты притаскиваешь из дому или из конюшни пригоршню каких-нибудь жуков, швыряешь вниз, и там начинается бешеное шевеление и раздаются сдавленные вопли здоровенных дядек.

Скорпионы и каракурты в это время года неядовиты, но когда тебя осыпают ими сверху, невольно охватывает ужас. Реальные неприятности доставляла мелкая кровососущая, неядовитая гадость. В полумраке тюремного дна ее трудно было отыскать и раздавить. Она пропитала одежду, набилась в обувь, засела в бородах и бровях. Почти невозможно было уснуть, мелкие болезненные укусы нарушали самый глухой сон.