Книга Золотая струя. Роман-комедия, страница 3 – Сергей Жмакин

– Да хоть куда, – буркнул Сидоров.

– Тебе же надо, это, так сказать, холст подготовить, – хохотнул Богема. – Где ты будешь творить-то?

– Вон, у бани.

Племянник стал притаптывать ногами рыхлый снег, объяснив, что так рисунок будет четче. Сидоров, насупившись, засунув руки в карманы куртки, молча стоял, смотрел. Утрамбовав квадрат два метра на два, Витя отошел в сторону, отпыхиваясь.

– Все, дядя Толя, можешь творить.

Сидоров начал было расстегиваться, но вдруг сказал:

– Нет, так не пойдет, ты меня смущать будешь. Иди за забор, к яблоне, там Маруся стояла, вон следы еще сохранились.

Богема послушно двинул за заборчик, черпая ботинками снег.

– Все, приступай, дядя Толя, – крикнул он.

Постояли, помолчали. По небу лениво ползли серые облака, насвистывал ветерок в электропроводах.

– Не получится, – сказал угрюмо Сидоров. – Во-первых, патронов нет в обойме, во-вторых, настроение на нуле, башка трещит. Поэтому без пива никак не обойтись.

Поехали до ближайшего магазина, купили полторашку пива и соленых сухариков.

– Вот это по-нашему, удружил ты мне, племяш, – подобрел, размяк Сидоров, отпив изрядно, взасос, прямо из горлышка. В машине было тепло и уютно. – Я и не помню, как вчера все разошлись.

– Да ты рано вырубился. – Витя, покуривая, терпеливо ждал, когда Сидоров созреет для творчества.

– Без драки обошлось?

– Без драки. Ты только немного почудил. Решил нарисовать на ковре коллективный портрет всех гостей.

– Да ты что! – удивился Сидоров. – А Маруся мне ничего такого не рассказывала.

– Не успела.

– И что дальше?

– Осерчал ты шибко на нашу компанию, кричать стал, мол, всех щас нарисую. Даже успел достать свой этот… как бы карандаш. Все, особенно бабы, уржались. Тетя Маруся тебя в охапку и утащила на диван, ты там и вырубился.

– Да ты что! Вот стыдоба-то! – расстроился Сидоров. – Это ты, Витька, виноват: нарисуй да нарисуй. Вот у меня и отложилось.

– Ничего страшного, все свои были.

За разговором Сидоров почти допивал бутылку, похрустывая сухариками, как вдруг заерзал:

– Погоди-ка, Витёк, щас я до ветру отлучусь.

– Ага, – оживился племянник. – Набил обойму туго? Зачем же патроны тратить понапрасну? Дядя Толя, я уже заждался, когда ты меня нарисуешь.

– Тьфу ты, я и забыл. Пошли!

Скорым, бодрым шагом они вернулись во дворик. Витя тотчас встал за заборчиком у яблони. Сидоров расстегнулся над утоптанным «холстом», вгляделся в племянника и почувствовал, как его охватывает знакомое дурашливое настроение, какое он испытал, когда рисовал свою Марусю. Богема из-за заборчика видел Сидорова только по пояс. Локти дяди Толи были прижаты к бокам, и он двигал ими и туловищем, как будто держал в руках клюшку и поигрывал шайбой, на которую смотрел с выражением, никогда племянником ранее не виданным: казалось, что Сидоров вот-вот расхохочется, лопнет от смеха, но пока огромным усилием воли удерживает смех в себе, чтобы без помех досмотреть хохму до конца. С таким выражением люди смотрят уморительные комедии.

Однако Сидоров смеяться не стал. Лицо его потухло вместе с прекратившимся журчанием.

– На, получай товар, купец, – небрежно бросил он.

Витя со всех ног, увязая в снегу, побежал к нему. На снегу он увидел свое лицо, изображенное в три четверти оборота. Причем, соотношение формы глаз и бровных дуг было удивительно правильным, а ближний глаз был чуть больше дальнего, как сделал бы профессиональный художник. Дальнее ухо было укорочено и расположено под небольшим углом, а дальняя половинка рта тоже меньше, чем ближняя, поскольку при рисовании в три четверти оборота возникает перспективное сокращение. Непостижимыми легкими штрихами на снегу были переданы тени вокруг носа. Объем глаз и рта также были виртуозно выделены тенями. И главное, Витя к своему изумлению обнаружил в рисунке эмоции, которые он испытывал на момент дядиного творческого процесса – волнение, неверие и одновременно ожидание чуда были запечатлены в его портретных чертах.

Богема трясущейся рукой вытащил, выворачивая карман, фотоаппарат и стал снимать.

– Ну, ты долго там? – спросил Сидоров. Ему не терпелось допить пиво в тепле автомобиля.

– Дядя Толя, ты гений! Береги, береги его! – Витя от полноты переполняющих его чувств крепко обнял Сидорова.

– Кого? Кого его?

– Талант береги. Не заморозь.

И они поспешили к машине.

* * *

Сын Костя заехал к родителям пообедать, мама готовила вкусно, в отличие от его молодой супруги.

– Пап, я шефу-то показал мамин портрет, скачал его из телефона, и рассказал, что вот, мол, один мужик умеет вот таким образом, – сказал Костя, наворачивая картошку с котлетой. – Так шеф сначала не поверил, потом разобрало его на смех, просто угорел от смеха, а потом захотел, чтобы его тоже нарисовали. За деньги, конечно.

– Ага, еще один любитель искусства нашелся, – иронично отозвался Сидоров.

– То Витька прилип, как банный лист, то теперь этот олигарх.

– Но Витька-то тебе отдал по-родственному радиатор?

– Ну, отдал.

– А шеф мой тебе не сват, не брат, с него можно деньгами взять, – сказал уверенно Костя.

– И сколько?

– Пять тысяч-то можно запросить. Но одну из них – мне, за посредничество.

– И на кой ему такой портрет? – спросил Сидоров.

– А я, говорит, его сфотографирую, напечатаю в типографии, в рамку и – домой на стену. Будет, что корефанам показать.

– И как ты это представляешь? – вмешалась Маруся. – Отец будет стоять перед каким-то чужим мужиком и того… махать? – она хихикнула. – Это ж стыдно. Ой, с вами не соскучишься.

– Во-первых, необязательно говорить, что это мой отец. Во-вторых, он тебя и Витьку нарисовал и ничего не случилось, солнце не упало на землю, со стыда никто не сгорел. И в-третьих, сейчас зарабатывают хоть на чем, лишь бы платили. Любая работа почетна, если за нее бабосы дают. Папа, ты у нас богатый, что ли?

Сидоров ушел из кухни в комнату, лег на диван.

– Вы меня что, за дебила держите? – крикнул он оттуда.

– Папа, ты же безработный, а тут такая возможность бабла срубить, – крикнул в ответ сын.

– Дешево меня ценишь.

– А какая твоя цена? – Костя перестал жевать, прислушался.

– Пятнадцать тысяч моя цена и ни копейки меньше, – крикнул Сидоров, чтобы от него отвязались.

– Такая была у него зарплата, – шепнула мать сыну.

Костя поспешно встал из-за стола.