Онлайн книга «Операция "Булгаков"»
Это было обретение ясности. Мне было далеко до нее… * * * Но я увидал! Увидал в окне, увидал в прошедшем времени, в параллельном пространстве… Увидал наполненный теплым сумраком кабинет в Нащокинском переулке, две тахты. На одной расположился хозяин кабинета, на другой затаилась любимая женщина. – Ты не спишь? – спросил мужчина. – Нет. – Сегодня ко мне приходил Иван. Он пишет научную работу о сущности зла. Подходит к этой проблеме с классовых позиций. Я посоветовал ему для начала рассмотреть этот вопрос в исторической перспективе. Я затаил дыхание. «…Человек занят делом, а я порой гляжу на себя и удивляюсь. Посуди сама, в ответ на дьявольскую свистопляску, развернувшуюся вокруг меня, некто из высших сфер милостиво разрешил мне существовать и даже предложил работу во МХАТе, а это что-нибудь да значит. Но когда я написал заявление, чтобы нас на два месяца – всего на два!! – отпустили за границу, меня истомили обещаниями, пожевали и выплюнули». «…Ты не находишь, что я похож на человека, который лезет по намыленному столбу только для того, чтобы его стаскивали за штаны вниз для потехи почтеннейшей публики. Меня травят так, как никого и никогда не травили: и сверху, и снизу, и с боков. Ведь мне официально не запретили ни одной пьесы, а всегда в театре появляется какой-то человек, который вдруг советует пьесу снять, и ее сразу снимают. А для того, чтобы придать этому характер объективности, натравливают на меня подставных лиц…» «…Ведь я же не полноправный гражданин… Я поднадзорный, у которого нет только конвойных…» «…Если бы мне кто-нибудь прямо сказал: Булгаков, не пиши больше ничего, а займись чем-нибудь другим, ну, вспомни свою профессию доктора и лечи, и мы тебя оставим в покое, я был бы только благодарен». «А может, я дурак, и мне это уже сказали, и я только не понял». «…но я же сам видал паспорта. Они были готовы. Оставалось только заполнить анкеты. Мы их заполнили… Может, причина в тех двоих, что подсели с другого края стола? Точно!! Они подслушивали!!! А я? О чем я только не болтал – и о парижском климате, так похожем на наш киевский. О том, что, невзирая на окрики грузчиков, критиков и сапожников, могу уехать из Парижа куда мне захочется. Почему ты не наступила мне на ногу? Почему не заставила прикусить язык?.. Молчание. – Ты спишь, Леночка? После паузы. – Нет… Вновь пауза, затем голос женщины: – Эти двое ни в чем не виноваты. – Как ты можешь знать? – Знаю. Это из-за меня… – Что из-за тебя? – Тебя не пускают за границу. Они предупредили, что тебе опасно появляться в Париже. – Кто они? – ОГПУ. Хозяин кабинета рывком сел на тахте. – Ты это серьезно? Женщина зарыдала. Это длилось долго». Я боялся шевельнуться, боялся вздохнуть, переменить позу – боялся что всякий, самый неслышимый шум погасит свет в окне. «…наконец женщина выговорила: – Я могу уйти, если ты пожелаешь. Мне смерть без тебя, но я уйду, потому что этому нет прощения. Я долго молчала, мне было так хорошо с тобой. Я смотрела, как подтянулся Сережа, как ты научил его ездить на коньках. Как помягчел старший, Женечка, – помнишь, сначала он исподлобья смотрел на тебя. Теперь не уходит, гуляет вместе с тобой и Сережей. Я так хочу ребенка от тебя, но если ты скажешь, я уйду. – Мне дела нет до прощения!! О каком прощении может идти речь в этом безжалостном, вконец охамевшем мире. Ты клялась, что не бросишь меня. Что я умру у тебя на руках. Ты говорила искренно? Женщина тоже села на тахте, прижала руки к груди. – Ты не веришь? Ты не веришь?! – Я верю, Леночка. Это так просто, так по-человечески отдать всю себя и сообщать о каждом моем поступке. – Я никогда не сообщала. – Я неправильно… я обидно выразился. Я не о том… я не так хотел сказать. Мне плевать, сообщала ты или не сообщала. Мы должны выжить. Против меня был целый мир – и я был один. Теперь мы вдвоем, и мне ничего не страшно Ты у меня очень умная, а говоришь о каком-то прощении. И решительная. Плевать мне на прощение!.. Вот что важно – ты сказала это в самый нужный момент. Почему ты выбрала этот момент? – Потому что ты места себе не находишь. Ты мучаешься, хвораешь – и я догадываюсь… У тебя нелады с романом? Вот тебе новый сюжетный поворот. Пауза долгая, напряженная. Хозяин закурил. Женщина, сложив руки на коленях, ждала. Хозяин, докурив, подсел к ней на тахту, обнял за плечи. Женщина вновь зарыдала. – Тебе не идут слезы, – прошептал мужчина. Женщина крепко поцеловала его. Мужчина взял ее лицо обеими руками и легонько отстранил. Долго разглядывал. – Вот ты какая. Помолчав, добавил: – Они, по-своему, правы, но и мы с тобой не простаки… Что они рассказывали о Париже? Что меня там ждет? И кто эти «они»? – Гендин, особоуполномоченный… – Во как – особо!.. Впрочем, я его знаю. Что же он рассказал? – Как ты попал в плен к красным… Мужчина вскочил и быстро заходил по комнате. – Дальше! Дальше!! – Что в Париже тебя ждет смерть. Один из тех двоих, отказавшихся лечить красноармейцев, сумел выжить и добрался до Парижа. – Дальше! Дальше!.. – Там он сумел устроиться таксистом, но, по словам Гендина… Кто такой этот Гендин? – Один умный человек. Он как-то допрашивал меня. Слишком умный… Дальше! – Он не забыл, что случилось с ним зимой двадцатого, и все эти годы копил злобу. Хуже того, он сумел настроить против тебя товарищей по Обще-Воинскому союзу. – Это на него похоже. – Ты слыхал об этом врангелевском союзе?! – Нет, об этом мерзавце. Дальше! – Эти братцы накопили столько ненависти на советскую власть, что только держись. Женщина уже несколько освоилась. – Масла в огонь подлил некто Ходасевич, невозвращенец. Якобы в октябре прошлого года в парижской газете «Возрождение» была опубликовал статья «Смысл и судьба «Белой гвардии», в которой Ходасевич убеждал читателей, что не только роман, но и сама пьеса являются завуалированной и по этой причине особенно опасной апологией красного режима. |