Онлайн книга «Кузьма Минин»
|
– Не в овраге же ночевать, – сердито пожал плечами Гаврилка и снова стукнул в дверь. – Эй, легше! Кто там? Дверь собьешь, – раздался недовольный мужской голос. – Пусти, христа ради! Застудились мы! – жалобно произнес Гаврилка. Дверь отворилась. – Эк, вас тут! Куда я вас дену!.. – Укрой горемышных, батюшка, спасибо скажем! – низко кланяясь, все тем же жалобным голосом продолжал Гаврилка. – «Спасибо» за пазуху не положишь. – Добрым человеком бог правит! Господь бог не забудет. – Слыхали мы… Каждую ночь слышим… И чего народ бегает с Москвы на Рязань да с Рязани в Москву? Дивуюсь! Чьи вы сами-то? – Смоленские будем, погорельцы, батюшка, бесприютные! – Как это вас сюда-то занесло? – Скитаемся! Хлеба ищем!.. Нутро ноет. – Вона што! Из каких будете? – Князей Зарецких тяглые… Да уж и князей-то наших, кормильцев, почитай в живых не осталось… Сгибли, батюшка, под Смоленском… И лошадушки-то их все погибли… И пожитки-то все разграблены… Парни заревели, как малые дети (дорогою уговорились в трудную минуту слезу пускать). – Эй, ребята, поперхнетесь! Не люблю! Москва ныне слезам-то перестала верить… Жалобой ничего не возьмешь… Камень в людях. Скажите-ка лучше: против кого вы?! Гаврилка задумался: сказать «против панов» опасно. А вдруг здесь-то и есть их сторонники?! Сказать «против Ляпунова» тоже опасно. Может, хозяин этого дома единомышленник его. А там Заруцкий, Сапега, Маринка со своим сыном и шведский еще какой-то королевич… Вот и угадай – кого помянуть? – Супротив сатанинского наваждения мы, супротив злохищного диавола и учеников его! – проговорил, заливаясь слезами, Гаврилка. – А кто диавол: Жигимонд или Ляпунов! – допытывался хозяин избенки. «Будь, что будет! Не стану кривить душой!» – подумал Гаврилка и ответил тихо и робко: – Жигимонд. Хозяин дома весело хлопнул парня по плечу: – Добро, душа! В горестях совести не растерял. Идите! Заночуйте! Милости просим! Ребята дружно ввалились в избу. После чистого приятного воздуха полей и лесов показалось душновато, защекотало в глотке. Да еще хозяин постарался, вздул огонь в очаге: черный, густой дым закрыл потолок. Хозяин, средних лет, обросший волосами мужик, сел у каменки, заговорил с тоской: – М-да, братцы!.. Ветры потянули с Рязани. Пан Гонсевский, говорят, и сон потерял. Круглые сутки, словно сыч, сидит. Никого из домов ляхи на улицы не пускают. Как только вы, злосчастные мытари, в Москву-то проберетесь? Опасно! Безбожные ляхи бродят по всем дорогам и проселкам. Мужика совсем загнали в угоду боярам и дворянам. Гаврилка, укладываясь на полу, усмехнулся: – Мужик – деревня, голова тетерья, ноги утячьи, зоб курячий, палкой подпоясался, мешком утирается… За простоту страдает… Как говорится, шуба-то овечья, а душа – человечья… Прошу прощенья, коли лишнего наболтал! Все рассмеялись. – Ого, да ты бойкий! – довольный шуткой парня, промычал хозяин. – Радость во мне, что до хороших людей добрел. Сам знаешь, обуют Филю в чертовы лапти – и ходи! Можешь на такого нарваться: он тебя продаст и выдаст, чтобы выслужиться. – Спасибо на добром слове, спите. Не лишнее бы покалякать с вами о делах, да уж ладно… завтра. Хозяин плюнул в лучину. Зашипела, погасла. Гаврилка проворчал: «Осип, потеснись, чай, не дьяконица!» Вскоре опять послышался его голос: – В Рязани-то! Шумят!.. – Ну, и слава тебе, господи! Давно пора. Хозяин прошептал молитвы, почесался. – А ты сам-то кто? – продолжал Гаврилка. – С вида черносошник, а языком на слобожанина смахиваешь?! Наступила тишина. Хозяин обдумывал ответ. – Ладно. Завтра скажу, – неохотно откликнулся он. Поворочались, повздыхали парни, а затем уснули крепким здоровым сном. * * * Утром Гаврилка услышал разговор. Было темно. Свет в избу не проникал, так как волоковые, вырубленные в полбревна в двух венцах, оконца были закрыты плотно подогнанными досками-заставнями. Раздался голос хозяина: – Поднялись, стало быть? – Точно, Харитонушко, куда там! Все как один. – Кто же с ними? – Зарайский… Митрей Пожарский… Сам вызвался первым идти к Москве. – Смелой, стало быть? – Как сказать! Резвый! Голоса умолкли, но ненадолго. – Вот я и думаю… Столкнется ли стрелец-то с ними, Буянов? – Должны бы столкнуться. Гаврилка привстал на своем ложе. – Буянов? – воскликнул он с удивлением. – Не стрелецкий ли то сотник?! – Ты што?! Разве не спишь?! – озадаченно спросил хозяин. – Да нет, вроде не сплю. – Буянова-то знавал, нешто? – Как не знать!.. Под Смоленском сдружились. – Так вот. Ночевал он тут. На заре укатил. – Истинный бог?! – Что же я тебе, врать буду? – А я и не знал!.. – Вот те и на! Рядом с тобою спал человек, а ты не знал? Гаврилка вскочил, бросился к двери. – Сядь! Лапоть коня не обгонит! Молви-ка лучше: куда бредете? – Куда, куда! – с досадой в голосе ответил Гаврилка, – в Москву. Что же ты мне раньше-то не сказал?! Он лег навзничь расстроенный, опечаленный. – Ой, и не легко же, братцы, войти в Москву! У всех застав стража. Намедни нашли в санях у мужиков пищали и самопалы под зерном, поотбирали, а возчиков в прорубь спрятали… Я сам-то еле ноги унес. И меня хотели заодно. – А Буянов вон ускакал и дочку свою, Наталью, оставил. Плакал вчера дядя… «Пытают, говорит, мою девчонку. Тело ее белое жгут». Этого Гаврилка никак не ожидал. – Жгут! Да как же это так?! Наталью?! Кто жгет?! В голосе его послышались слезы. – Ныне просто. Чему дивиться?! Огня хватит. – Да где же она, голубка, там? Не знаешь? – Где? В Кремле у тайного начальника, под Чудовым будто монастырем… Отец сам не знает. Скоморох ему поведал. Разбуженные этим разговором, поднялись и другие ночлежники. Чья-то рука выдернула из стены втулку. Хлынул утренний воздух. В полусвете видны стали два мужика, сидевшие у стены в унынии. |