Онлайн книга «Кузьма Минин»
|
– Вербами запахло… – сказал один из них и вздохнул. – Время. Вход в Ерусалим семнадцатого. Скворцы вернулись. Будет ли патриарх-то токмо на Пожар-площади? – Какая там Пожар-площадь! Больно нужна она им, супостатам! Какой-то человек в кафтане нагнулся, оглядел Гаврилку. – Волосы-то пригладь! В Москве лохматых не любят. – А ты московский? – То-то и дело. Ты в Москву, а я из Москвы… Бобыль я – не все ли равно, где мне помирать. – Вот бы и помер в Москве. Чего же лучше! – Да нет уж, я так! Все рассмеялись. – На дорогах-то скорей ухлопают, – усмехнулся Гаврилка. – От волка убежишь, а на медведя попадешь! Хозяин явно сочувствовал словам Гаврилки. – Шпыняй! Шпыняй! Так ему и надо! Видать, ты парень дельный. – Гляди сам – не зря небо коптим. Мыслю имеем! Хозяин, указав человеку в кафтане на Гаврилку, шепнул: – Поведай. Ему можно. Парень наш. Тот перекрестился. – Сохрани нас, господи! – вздохнул он. – Слухарей много развелось. Опасаюсь. – Ничего, здесь свои люди. – Тогда слушай… В Москве бунт готовится… Князь Андрей Голицын заводчиком… будешь там – найди старика Илью Гнутова в Земляном городе у вала… Воро́тник[29] он… Шепни ему одно слово «сокол», и он всё вам укажет… Сам я боюсь бунтов… Не хочу… Меня тоже звали, да нет, бог с ними! Хворый я. Гаврилка жадно слушал незнакомца. У его товарищей тоже глаза разгорелись. – Крепостных-то принимают? – спросил Олешка. – Не слыхал, – ответил тот. – Беда! Помереть за родину и то не дают нашему брату. – Не верят нам… Опасаются. Ребята вздохнули, поднялись, чтобы снова идти. – Помоги, господи, мне хотя бы двоих положить, а третий уж пускай и меня порешит… А может, и трех сподобишь, господи, ухлопать! – перекрестился Гаврилка. – Ничего. Парень ты здоровый и с пятком справишься. – Ну прощайте! Помолитесь о нас! * * * Следующую ночь парни под видом погорельцев спали в монастыре Святого Саввы. Монахи встретили беглецов без особой радости, но не показывали и недовольства. Наружно они держали себя, как и всякие монахи, – кротко, смиренно, вздыхали и крестились. Видно было, что они порядком-таки запуганы. Один чернец рассказал: – Немного времени назад мы грабили, обижали, предавали христиан, братий наших, и бичом их истязали без милости, но бог наказал нас. Пришли вольные люди болотниковские и побили игумена, казначея и иных начальников, а монастырских тяглецов распустили, волю им дали… Ныне живем со смирением, бояся смут. Гаврилка, выслушав чернеца, показал ему лезвие – «болотниковские и мы» (нарочно сказал, чтобы запугать монаха еще более), а Осип на виду у него повертел кистенем. – Чуешь?! – Чую… – Перебили и мы порядочно вашего брата. За нами большая орда идет. Слухи неважные про вашу обитель. Добывай, где хочешь, три рясы, не то побьем и вас всех до единого. Монах с великим усердием бросился исполнять приказание Гаврилки. Парни обрадованно переглянулись. В скором времени из дверей в коридоре высунулись косматые головы. Гаврилка погрозился пальцем. Головы исчезли. – Да молчит всякая плоть человека! – провозгласил он строго. Осип толкнул его. – Слышь ты! Олешка пропал. Оглянулись. Действительно, Олешки нет. Куда делся?! Крикнули что было мочи: «Олешка!» Тишина. Что такое? Не наваждение ли?! Наконец откликнулся. Прислушались. Голос повторился. Заглянули в приоткрытую железную дверь. Погреб. А в нем бочонки. Олешка цедит из крана вино, торопливо пьет, облизывается, губы обтирает рукавом, косясь недоброжелательно на товарищей. – Эй, боярин, вылезай! Не время бражничать!. Олешка с норовом дернул плечами: «Не хочу!» – Смотри, Олешка! Худо будет, – стал уговаривать его Гаврилка. Нагнулись над погребом. За спиной поднялся шум. Вдруг оба они полетели вниз. Сзади послышались возмущенные выкрики и злобная ругань. Гаврилка почувствовал сильную боль в ноге: ушибся о бочонок. – Олешка, дурень, что ты наделал? Попали мы, как зайцы, из-за тебя. Гаврилка приставил лестницу к стене, поднялся. Дверь снаружи была заперта. – Эй, братья, отворите! За нами идет толпа таких же, как и мы… Не сдобровать вам, коли не отпустите! Рассекут вас по кусочкам. Молчание. Гаврилка закричал: – Проповедники, не губите христианских душ! Латин идем бить, святую веру оборонять! За дверью послышался смех… и только. Гаврилка заявил деловито: – Вот вы нас тут держите взаперти, а мы выпустим у вас все вино, и не вам не достанется, и не нам. Разобьем все бочонки, и вино ваше все уйдет в землю. Вино старое, держаное, очень хорошее, а пропадет даром… За дверью наступила загадочная тишина. Донесся тревожный шепот: «Отпустим их. Не трогайте. Как бы и взаправду не сотворили беды!» Дверь со скрипом медленно отворилась. Монахи тихо разошлись по своим кельям. – Пейте за наше здоровье! Бог вам судья! – громко крикнул Гаврилка. Большого труда стоило ему вывести из подвала своих приятелей. Олешка, покачиваясь, бранился. Осип вел его под руку, говоря: «Не гневи бога! Не гневи бога!» Заплетающимся языком напевал про себя Олешка: У воробушка головушка болела,
Как болела, как болела, как болела…
Как болела, как болела…
Гаврилка шепнул Осипу: – Унести бы ноги поскорее, – доколе не побили нас. Гаврилка и Осип быстро напялили положенные монахом на скамье рясы. Труднее оказалось одеть Олешку. Он бранился, отталкивал товарищей, лез опять к погребу. Но где ему было бороться с такими силачами, как Гаврилка и Осип! И его облекли в рясу. Опять появился знакомый уже парням чернец. Он стал упрашивать их поскорее покинуть монастырь: «А то как бы беды какой не вышло!» Гаврилка, озабоченно поглядывавший на Олешку, еле державшегося на ногах, ответил чернецу: – Исполни, опричь того, мою просьбу. – Слушаю, добрый человек, всё сделаю для тебя… – Кони есть?! – Как не быть, есть! – Отвези нас до ближнего села… – Изволь, братец, изволь, отвезу. |