Онлайн книга «Конец одиночества»
* * * Узнав, что болезнь Альвы вернулась, я жил как в дурмане. Раковые клетки распространились по организму, в печени и в селезенке образовались метастазы. Врачи проводили химиотерапию и облучение, увеличивали дозу. В Альву вливали яды в огромном количестве, и снова вставал вопрос: кого они убивали – рак или больного? В эти дни Марти и Элена переселились к нам, и мы втроем смотрели за детьми. Марти с ними играл, Элена по вечерам читала им книжки, а утром перед работой отвозила их в школу, а я в это время уже ехал в клинику. Все мы старались излучать оптимизм, но первым разгадал наши хитрости Винсент. – Она умрет? – спросил он. Я растерялся: – Нет, разумеется, нет. – А почему она тогда так долго не возвращается домой? – Чтобы ей как следует помогли. Не волнуйся – твоя мама непобедима. В прошлый раз она ведь выздоровела, не так ли? Это его как будто успокоило. Луиза смотрела на происходящее веселей, но при любой возможности навещала Альву в клинике и залезала к ней в кровать. Я как сейчас вижу их лежащими вдвоем, и обе не говорят ни слова: одна от слабости, другая – от страха. – Мы сделаем все, что нужно, – постоянно повторяла мне Элена. – За детей можешь не беспокоиться. – Спасибо. – А если ты захочешь поговорить… – Я знаю. До сих пор я мог уверенно положиться на Альву, силу ее духа и борьбы, но чувствовал, что она не ожидала такого быстрого рецидива. Мне хотелось сделать что-то знаменательное, и я наконец созвонился с Тони. Месяц спустя, шел уже май, я взбежал наверх по больничной лестнице и ворвался в палату Альвы. Она дремала в кровати, обложившись книгами для докторской диссертации. Весна была головокружительно прекрасна, и сегодня тоже был сияющий солнечный день, маленькое помещение заливало светом. – Ты можешь встать? Я подвел Альву к окну и показал пальцем на мотоцикл, который стоял внизу на парковочной площадке. Она взглянула сначала на него, потом на меня: – Но ты же никак не мог решиться. – Это осталось в прошлом, – сказал я. – Больше никаких страхов. Она поцеловала меня долгим поцелуем и обняла. В одной руке я все еще держал шлем и кинул его на кровать. Затем я понял, что Альва плачет. Без слов я прижал ее к груди. – А вот я боюсь, – прошептала она мне в ухо, как будто доверяя тайну. – Химиотерапия не очень действует. – Они увеличат дозу или попробуют заменить это средство другим. – Я же почти не вылезаю отсюда. Потребовалось некоторое время, прежде чем она успокоилась. Затем я рассказал ей, как тайком брал уроки вождения и как Тони помог мне выбрать мотоцикл. Рассказывать что-нибудь Альве всегда было удовольствием. Она смотрела на тебя широко раскрытыми глазами, придвигалась поближе, бессознательно хватала собеседника за локоть и бывала вся целиком захвачена любопытством. Альва никогда не засыпала на кинофильмах, даже если садилась смотреть совершенно усталая. Она всегда стремилась узнать, чем закончилась эта история. – Вот когда ты выйдешь отсюда, я тебя как-нибудь прокачу. Она взглянула на меня скептически: – А ты, вообще-то, хорошо научился водить? – Ну, сюда, например, доехал без происшествий. Мы легли вдвоем на ее кровать, хотя для двоих она была узковата. Альва прижалась ко мне: – Мне хорошо тут с тобой. Ее пальцы скользнули по моему подбородку, по губам, пробежались по бровям и вискам: – Ты знаешь, что мне нравятся твои маленькие ушки? – Отчего-то догадывался. – Твои ушки – это самое лучшее, что в тебе есть. Она долго рассматривала меня, словно впервые сознательно разглядела. Наконец прикоснулась к моим волосам. – Столько седины, – произнесла она только и больше уже ничего не говорила. * * * Несколько раз приезжала на выходные моя сестра, присматривала за детьми или ходила со мной гулять и, конечно же, заглядывала в больницу навестить Альву. Но я чувствовал, что ей самой сейчас приходится туго: работа учительницы наскучила, а мысль, что у нее никогда не будет детей, все больше не давала покоя. Как-то по телевизору показывали репортаж из Индии, и Лиз заметила, что еще никогда там не путешествовала. Это было сказано между прочим, но я увидел, как в глазах у нее вспыхнула жажда жизни, и понял, что скоро она что-то сделает. Когда мы выключили телевизор, она сочувственно обняла меня. А может быть, я ее, кто кого – было трудно разобрать. В то время я, как правило, работал по ночам, мне не спалось. Я попросил врачей сказать о состоянии Альвы напрямик, но они только успокаивали. Пока, мол, еще рано терять надежду. Этого было достаточно, чтобы как-то жить дальше. Каждое утро я делал пробежку по парку, иногда в сопровождении хаски моего брата. После этого я старался использовать каждую секунду, чтобы поддержать Альву: прибирал в комнате, бегал по поручениям, болтался между клиникой и домом, возился с детьми. Но Винсент и Луиза ссорились теперь чаще, а когда я пытался их помирить или укладывал спать, они ревели и со слезами жаловались, что не хотят больше без мамы. Марти помогал, изображая, будто верит, что все будет хорошо, но иногда я ловил его на мрачном взгляде с безнадежным выражением. Я знал, он очень уважает Альву, но в его нигилистическом мировоззрении трудно было найти нечто такое, что могло бы служить моральной поддержкой. Люди, в его представлении, рождались, жили, умирали, их тела истлевали, и затем следовало забвение. Я же, в отличие от него, несколько раз даже молился, чтобы Альва поправилась. Хотя всякие религии мне мало что говорили, совсем неверующим я никогда не был. Мне помнится один разговор с Романовым. Как-то у него в кабинете мы рассуждали на тему теодицеи. – Хватит, Жюль, давайте не будем об этом, – сказал Романов. – Существуют вещи, на которые нет ответа. Так сложилось, и тут уж ничего не поделаешь. Здесь, на Земле, мы, люди, можем надеяться только на себя. Да и что это был бы за мир, в котором каждая молитва была бы услышана и в котором мы наверняка знали бы, что ожидает нас после смерти! Зачем тогда было бы жить, мы и без того пребывали бы в раю. Вы знаете пословицу: «Дай человеку рыбу, и ты накормишь его на один день, научи его ловить рыбу, и ты дашь ему пропитание на всю жизнь»? Тут действует тот же механизм. Бог хочет, чтобы мы научились сами о себе заботиться. Он не дает нам рыбу и не исполняет все наши молитвы, но он слышит нас и наблюдает, как мы тут, на Земле, сами со всем справляемся: с болезнями, несправедливостью, со смертью и страданием. Жизнь дана для того, чтобы научиться рыбачить. Сейчас эти слова меня утешали. Я подумал о том великодушии, с каким Романов позвал меня тогда в свой дом, о том, как сильно он должен был любить Альву, и решил, что однажды непременно побываю на его могиле в Люцерне. |