Книга Конец одиночества, страница 57 – Бенедикт Велльс

От слабости и усталости она была не в силах читать, ее книги по философии так и лежали теперь на столе нетронутыми. Вместо них я читал ей отрывки из романов, а случалось, и стихи. Ее любимым было стихотворение Рильке, которое я помнил уже наизусть:

Но больше всего она любила, когда я читал ей куски из моих собственных историй – отрывки из двух новелл книги Романова. О человеке, который в своих снах жил второй, иной жизнью. И о том человеке, который прожил всю жизнь одиноко из-за того, что обкрадывал людей, отнимая у них время, и потому так и не встретил никого, кто захотел бы отказаться от долгой жизни ради короткой с ним.

– Твоего романа я в этой жизни, к сожалению, уже не смогу прочитать, – сказала Альва во время одной из наших последних долгих бесед.

Под влиянием увеличенной дозы морфия она бывала сонной, мысли ее путались, и настоящего разговора не выходило, но однажды я застал ее в ясном сознании.

– Есть столько всего, что я хотела бы еще сделать. Столько мест, которые хотела бы повидать. – Она взглянула на меня. – Ты все обещал приготовить для меня угощение.

– Я часто для тебя готовил.

– Но угощения, как собирался тогда, в школе, – ни разу.

Я вынужден был признать ее правоту.

– А наши малыши! – сказала она. – Я бы хотела видеть, как они растут. Мне бы так хотелось поговорить с Луизой, когда она достигнет переходного возраста и у нее появятся трудные вопросы. Или когда у Винсента случится первая любовь. – Она взяла меня за руку. – Теперь тебе придется взять это на себя.

В последние недели перед этим разговором я уговаривал себя, что как-нибудь с этим справлюсь, однако тут из меня вдруг вырвалось подавленное отчаяние и злость. Я встал и заходил по комнате.

– Но я ничего этого не сумею, – произнес я вслух. – Я же не могу тебя заменить. ВЕДЬ Я К ЭТОМУ ЕЩЕ СОВЕРШЕННО НЕ ГОТОВ.

– Ты просто потрясающий отец.

– Но только потому, что у меня есть ты. Ведь это же ты их воспитывала, все главное делала ты. Я с ними только играл. Я же просто не готов один их воспитывать. Дети уже сейчас меня не слушаются. Когда я вхожу в роль отца, они мне не верят.

Альва устало покачала головой:

– Ты будешь расти вместе с ними, я знаю. Когда ты им понадобишься, ты будешь готов.

– Я же не хочу, чтобы они вели такую жизнь, какая раньше была у меня.

Я обессиленно сел на стул и нервно закачал ногой.

Она сохраняла спокойствие.

– Я понимаю. Но в моем представлении ты – не веселый шутник, каким держишься с детьми, а тот серьезный человек, каким всегда был. А твои брат и сестра тебя в этом поддержат.

– Она в Индии, – сказал я, все еще не веря в то, что она говорила.

– А я и не знала.

– Три дня назад она уволилась с работы и сразу умотала в Мумбаи, вместо того чтобы помогать здесь. Она, как всегда, смылась.

В первый миг Альва растерялась, не находя ответа.

– Все равно, – сказала она наконец. – Я не вижу для них отца лучше тебя. В этом вопросе ты должен сейчас поверить мне больше, чем самому себе.

Я сел рядом с ее кроватью.

– Хорошо, – согласился я тихо.

И снова ее рука в моей.

– Тебе страшно? – спросил я.

– Иногда. Когда я вдруг в очередной раз пытаюсь представить, как это – умереть. Но теперь у меня получается, и я чувствую себя хорошо. Когда-то это должно было случиться.

Я кивнул. Наш разговор был как бег наперегонки, оба хотели еще что-то добавить.

– У нас было всего восемь лет, – сказал я. – Всего восемь лет вместе. Мы столько времени растратили зря.

– Я тоже часто об этом думала.

Альва с трудом привстала и посмотрела на меня:

– Жюль, ты помнишь наш последний разговор в школе?

– На выпускном балу?

– Нет, там ты на меня ни разу не взглянул. Это было раньше.

– Верно, – сказал я. – Ты вдруг подошла и спросила, не пойти ли нам куда-нибудь в последние выходные перед окончанием школы, тебе непременно надо со мной поговорить. А я так и не позвонил, из гордости наверное. Потом я хотел встретиться с тобой, но, когда мы заговорили об этом, ты уже про все забыла. Тебе было совершенно не важно.

Она забрала свою руку.

– Нет, – сказала она. – Все было в точности наоборот. Это я заговорила с тобой после выходных и спросила, почему ты не позвонил, а ты…

Я слышал ее голос, как сквозь вату. В реальной действительности вновь образовался разрыв, и я явственно увидел, как стою посреди класса и с самодовольным видом вру ей, что забыл нашу договоренность и пошел на вечеринку, а потом проводил время с девушкой, с которой там познакомился.

Альва взглянула на меня:

– Все выходные я ждала, что ты позвонишь. Тогда я наконец-то поняла тебя, Жюль. Каждый раз, как у нас звонил телефон, я желала, чтобы это оказался ты.

– Это правда?

– Да. А когда ты не позвонил, я расстроилась и обиделась, главным образом на саму себя. После этого я думала только о том, как поскорей куда-нибудь уехать.

Некоторое время я молчал, не находя слов. Но когда я принялся корить самого себя, она тотчас же меня перебила:

– Тогда мы еще не дозрели.

– Но ведь у нас было бы гораздо больше времени!

– Время мы и так получили, – услышал я ее голос. – Лучше восемь лет с тобой, чем пятьдесят – без тебя.

Я лег головой на ее кровать. Закрыв глаза, я смог вернуться в то лето нашей молодости и разглядеть робкие знаки, которые она подавала. Памятный альбом, подаренный мне ни с того ни с сего, где были только наши с ней фотографии с приписанными под ними стишками. Насмешливая фраза о том, что уехать за границу ей помешает только влюбленность. Тогда мы с ней никак не могли сойтись, думали, что нужны друг другу как друзья, и слишком поздно поняли, какие чувства испытываем. Сейчас я мог бы исправить все ошибки, и это было так дьявольски просто. Во всех случаях: хоть у нее в «фиате», хоть в моей интернатской комнате, хоть возле горной хижины – везде достаточно было нескольких слов, нескольких поступков, и все было бы иначе.

Но затем пришлось снова открыть глаза и посмотреть в лицо тому, что уже надвигалось. То, что не подлежало изменению.

* * *

Заглядывал кто-то из соседей, несколько сокурсников Альвы приходили проститься, ее отец регулярно приезжал к ней из Аугсбурга с цветами. Только перед самым концом он не выдержал: слишком тяжело было потерять после одной дочери еще и вторую. Он попросил меня передать ей письмо.