Книга Убийство на улице Дюма, страница 50 – Мэри Лу Лонгворт

– Совершенно верно. Я за тобой заеду через полчаса. Ты успеешь собраться?

– Уже собираюсь, пока мы разговариваем.

После шести часов дороги и десятков туннелей они наконец приближались к месту ночевки. Из Экса выехали почти в четыре часа дня и ехали непрерывно, останавливаясь только поменяться за рулем или быстро выпить кофе.

– Разговор с синьорой Роккиа напомнил мне эту деревеньку в конце тупиковой дороги у моря, – сказал Верлак, указывая Марин съезд с шоссе на дорогу через долину, ведущую к Леричи и к берегу. – Думаю, что ее фамильный дом может оказаться в той же деревне.

– Ты хочешь с ней увидеться? – спросила Марин.

– Нет-нет, она закрыла дом на зиму. Но там есть великолепная маленькая гостиница с известным рестораном, который так нравился моим деду с бабкой.

Они туда начали ездить с начала шестидесятых, а в семидесятых брали с собой нас с Себастьяном. Настоящее семейное предприятие: мать принимает и обслуживает постояльцев, отец работает на кухне. Декор – классический капри-стиль шестидесятых: много ярких цветов, муранского стекла, керамика ручной работы.

Верлаку пришла в голову мысль, что отель могли продать или просто поменять декор и закрасить золото, яркую зелень, синеву и багрянец сдержанным бежевым.

Они поднялись на вершину, и перед ними раскинулся город Леричи со средневековым замком на восточном мысе и качающимися на воде парусными лодками.

– Бухта поэтов, – сказал Верлак. – Здесь погиб Шелли, немного не дожив до своего тридцатилетия. Вышел поплавать под парусом вокруг бухты. Море здесь неимоверно сурово для такого тихого места, нас с Себастьяном волны отпугивали. – Он показал на указатель с названием деревни, еще четыре километра вдоль побережья. – Езжай по указателям. Вообще-то лучше остановись на обочине, дальше я поведу.

Хочу, чтобы ты насладилась видом.

Пока машина ехала вдоль моря, Марин пищала то от восторга при виде искрящейся водной глади, то от страха, когда дорога будто обрывалась прямо в пучину. У въезда в деревню Верлак остановил машину перед небольшим желтым зданием и выключил мотор.

– Мы на месте, – сказал он. – Будем надеяться, что владелец не сменился.

Они вошли, держась за руки, и их приветствовал молодой человек лет за тридцать с густыми черными кудрявыми волосами. Верлак по-английски спросил, есть ли номера, а Марин стала осматривать вестибюль, глядя на собрание картин, эстампов и керамики, украшавшее небольшое помещение.

Молодой человек сообщил Верлаку, что да, есть номер с видом на море, завтрак подается ровно в девять утра. Верлак все смотрел на этого человека, одетого в наряд калифорнийского серфера, и наконец спросил:

– Alessandro?

– Si.

– Это я, Антуан! Внук Эммелин и Шарля Верлаков. Мы сюда приезжали с ними и моим братом в семидесятых. Тебе тогда было лет семь.

Молодой человек хлопнул себя по лбу, выскочил из-за стойки и обнял Верлака, крикнув в сторону кухни:

– Mamma! Papa! É Antoine Verlaque! Il nipote de Emmeline e Charles! ^[43]

Из кухни выбежала пожилая пара. Отец, седой и с большими усами, вытирал руки фартуком.

– Salve! ^[44]

Они обняли Верлака.

– Это мадам Верлак? – спросила синьора, глядя на Марин.

– Я его подруга, – сказала она по-итальянски. – И иногда мы вместе работаем.

Синьора сказала что-то еще по-итальянски, и Верлак посмотрел на Марин, прося перевода.

– Синьора говорит, что скучает по твоему деду.

Верлак улыбнулся и ответил:

– Grazie ^[45].

– Ты юрист, Антуан? – спросил Алессандро. – Ты всегда хотел быть юристом.

– Да. Уже судья.

Алессандро перевел родителям, и отец присвистнул.

– А это – дотторе Бонне, моя подруга, – продолжил Верлак. – Она преподает на юридическом факультете, а кроме того, как вы заметили, очень хорошо говорит по-итальянски.

– Permesso ^[46], – сказал отец, взял Марин за локоть и повел в кухню, которая, как увидел Верлак в открытую дверь, не изменилась со времен его детства. В центре стоял стол для раскатывания пасты – старый деревянный, покрытый белым каррарским мрамором, над ним висели медные горшки, а стены были заставлены зелеными деревянными шкафами с разнокалиберной глиняной посудой.

– А как Себ? – спросил Алессандро, приглядывая одним глазом за кухней и Марин. – Он что делает? В детстве хотел быть доктором.

– Ну, он большая шишка в торговле недвижимостью.

Алессандро вздрогнул:

– Только при родителях этого не говори. Они всю жизнь изо всех сил защищают этот клочок побережья.

– Имеют право, – заверил Верлак. – Кстати, по-английски ты говоришь фантастически.

– Спасибо. Научили наши англоязычные постояльцы. И наша училка начальной школы по английской поэзии с ума сходила. – Алессандро отступил на шаг и поднял руки: – «Он не исчезнет, будет он Лишь в дивной форме воплощен. Чу! Слышен похоронный звон!» ^[47]

– Чудесно! – воскликнул Верлак. – Шелли?

– Почти. Это Шекспир, из «Бури», но эти слова выбиты на надгробье Шелли.

– Здорово! – Верлак отвел Алессандро чуть в сторону и спросил шепотом, чтобы посетители не слышали: – Слушай, у Джузеппе Роккиа, телевизионного гуру теологии, есть тут летний домик?

Алессандро кивнул:

– У его жены. Фамильный, уже много лет у них. В конце улицы Лоуренса.

Верлак рассмеялся.

– Забыл, что у вас улицы названы в честь английских писателей, которым здесь нравилось. Ты хорошо знаешь синьору Роккиа?

– Естественно. Она здесь обедает раз в неделю, когда живет в том доме, и они с мамой обмениваются садоводческой мудростью. Лучшие подруги.

– Она человек слова? – спросил Верлак. – В смысле, ей можно доверять?

– Жизнь можно доверить, – ответил Алессандро без промедления.

– Спасибо. Я занесу сумки в номер, если можно, и перед обедом хочу принять душ. Когда твои родители закончат экскурсию, пошли Марин наверх.

– Будет сделано. Папа обожает француженок, а уж которые говорят по-итальянски…

Верлак взял сумки и ключ от номера, двинулся вверх по лестнице, на полпути остановился и обернулся. Оглядел вестибюль, радуясь, что ничего здесь не тронули. Всюду яркие теплые краски.