Книга На волнах оригами. Музыкальный приворот, страница 99 – Анна Джейн

Но чтобы этот кабан приехал за ней и увез спящую в отель? Быть не может! И глумиться не собирается. Даже обидно.

– Спишь? – склонился над ней Келла. От него пахло мятой – мерзкой, ненавидимой всеми фибрами души мятой. Они точно целовались.

«Думаешь, скажу, что нет?» – ехидно подумала блондинка, обнимая подушку.

– Спи-спи, – уселся на кровать Келла.

«Спасибо, что разрешил, мразь».

– Небось, мускула-кун сниться? – продолжал парень, очень занятно обозвав Матвея – Ниночка даже оценила. – Понятно, на каких парней фапаешь, крошка.

«Мракобесина. Ответишь за эти слова», – гневно подумала Ниночка и вдруг почувствовала его руки на своей лодыжке. Правда, лягнуть извращенца она как следует не успела – парень не приставал, а всего лишь снимал с нее туфли. Довольно-таки аккуратно снимал.

– Орудие пыток, – усмехнулся он, снимая правую туфлю. – Демоница, куда тебе такие каблуки? Дядю Степу косплеишь?

«Низкорослый черт», – продолжала ругаться про себя блондинка. Каждое слово Ефима вызывало в ней бурю эмоций. А еще… Еще ей были безумно приятны эти простые касания.

Нинка даже подрастерялась, не зная, то ли любить этого человека, то ли ненавидеть.

– Знаешь, куколка, – снял с нее и левую туфлю Келла, которого, видимо, пробило на разговор. – Бабки – не залог счастья. Ты можешь обсыпаться ими, использовать вместо посуды, да хоть зад вытирать, но счастливее не станешь.

«Да ты что, милый. Скажи это любому, кто нуждается в деньгах», – усмехнулась про себя девушка. Подобные мысли она считала глупыми и крамольными.

– Но такие, как ты, этого никогда не поймут, – словно прочитал ее мысли Келла. – Надеюсь, Эльза завещает тебе порядочную сумму, и ты захлебнешься в своих деньгах, – вдруг достаточно жестко договорил он. – Хотя, знаешь, малышка, если бы ты просто чисто по-человечески попросила меня побыть твоим, – он вдруг хмыкнул, – парнем, я бы согласился. Люблю, когда такие гордые неприступные девки, как ты, поступаются гордостью или что там у вас в мозг вмонтировано? Ну, то, что отвечает за: «Я не такая, как все»?

«Да заткнись ты, горилла», – раздраженно подумала Журавль, которая прилагала все свои внутренние усилия, дабы не вскочить на ноги и не вырвать язык этому наглецу. После слов Рыла она была уже в шаге от этого, а потому срочно начала заниматься самопрограммированием, твердя про себя:

«Я сплю. Я не слышу тебя. Я ничего не слышу. Я восхитительно спокойна. А, нет, я восхитительна».

Но это не особо помогало.

– Если бы ты не маялась дурью, у нас могло все получиться, – горячо сказал Келла.

Эти неожиданные слова задели Ниночку за живое – словно пламя коснулось беззащитной руки, оставив на ней красный след. И ей оставалось лишь стиснуть зубы.

Девушка не видела, как его пальцы в некоторой нерешительности замерла над ее коленом, но молодой человек так и не притронулся к нему, хотя к этой девчонке его тянуло нереально. И сердце колотилось, как после бега.

«Заткнись, я сказала», – зло приказала Нина, которой совершенно не нравились его слова.

– Береги себя, Журавль. Не позволяй больше придуркам прикасаться к тебе, – зачем-то сказал барабанщик. – Мускула-кун должен порвать его за тебя.

«Молчи!» – кричал внутренний голос девушки.

И Келла вновь словно прочитал ее мысли – и больше не проговорил ни слова, посидел еще немного рядом, а после ушел на лоджию, к Рэну, который, судя по слабо слышащимся голосам, с кем-то разговаривал.

Эти двое быстро покинули номер, оставив пылающую яростью Ниночку в одиночестве. В гордом одиночестве, естественно.

А отвертку Келла забрал себе.

Когда дверь за парнями закрылась, в нее полетели подушки – одна за другой. А после Журавль как-то вдруг внезапно замерла, села на постели, закинув ногу на ногу, и долго сидела, вцепившись пальцами в мягкие простыни.

В комфортабельном номере гостиницы Нина, не будь дурой, осталась до утра, так и не заснув, а просто полулежа на кровати и глядя куда-то мимо включенного экрана телевизора. Когда солнце неохотно вылезло из-за синих туч, она заказала ранний завтрак и приняла душ, оставаясь подозрительно спокойной.

Нина не устраивала истерик, не рыдала, не кричала от злости, не кидала вещи – то ли перегорела, то ли те эмоции, что вызвала в ней последняя встреча с Ефимом, затаились глубоко внутри, не желая показываться.

Приведя себя в порядок, девушка вызвала такси и уехала домой, где никем незамеченной шмыгнула в свою комнату и с какой-то мерзкой улыбочкой стянула платье, которое решила выбросить. В мусорное ведро она решила отправить и туфли и даже сумочку – из-за ненавистного цвета.

На душе у Нинки было скверно и странно, даже обманчиво пусто. В голове издевательски стучал отбойный молоточек – отдельное спасибо коктейлям в баре. И отчего-то ныло в груди – как будто бы сердце затвердело.

Уснуть дома Журавль тоже не смогла. Сделав вид, что только что проснулась, она пошла завтракать вместе с домашними. Мама, естественно, была, как и всегда, в курсе, что Ниночки не было дома ночью, а вот Виктор Андреевич пребывал в святом неведении, считая, что младшая дочь только что встала. Настроение у главы семейства Журавлей было отменным, и он, пространно разглагольствуя о том, как хороша жизнь и как плохи и глупы все, кроме него, плотно позавтракал.

– А ты почему не ешь? – прервал дядя Витя свой хвастливый монолог о том, как он ловко надул со своими юристами какого-то столичного прохиндея, заключившего с его фирмой контракт. Обращался он к Нинке, которая лениво ковыряла ложкой в тарелке с овсяной кашей и сухофруктами. Овсяную кашу в семействе Журавлей почти никто не любил, но с недавних пор ее готовили на завтрак в обязательном порядке – дядя Витя решил, что их семье необходимо полезное сбалансированное питание.

– Аппетита нет, папа, – кротко улыбнулась Ниночка.

– Вот я в твоем возрасте ел все, что было дома, – покачал головой мужчина, который мог, как говорил сидящий тут же, за столом, Сергей, «докопаться до чего угодно». – А знаешь, почему?

– Почему? – покорно поинтересовалась Нинка, которой было абсолютно все равно.

– Потому что мои мама и папа не готовили мне разносолов! Они много работали и часто бывали в командировках. А я был предоставлен самому себе. Было варенье – ел варенье, не было варенья – мазал сахаром хлеб! И в карманных расходах был крайне ограничен, – очень любил говорить о своих детстве и юношестве Виктор Андреевич, которые, по его рассказам, были не столь счастливыми, как у его отпрысков.

– А больше у вас ничего дома пожрать не было? – встрял Сергей. Пожалуй, он единственный уплетал кашу с удовольствием – ему все равно было, что есть. И мама, Софья Павловна, с умилением смотрела на сына, с аппетитом отправляющего в рот ложку за ложкой.

– Во-первых, не жрать, а есть, – поправил его тотчас отец. – Ты не среди своих звероподобных дегенератов, Сергей. А, во-вторых, было, но готовить я не умел, а матушка моя находилась в постоянных разъездах, как и батюшка. Поэтому домашней еде я всегда был рад.