Онлайн книга «Внучка берендеева. Второй семестр»
|
Плакало. И свивалось покорно в белых пальцах дивною пряжей, тою, о которой писала проклятая матушкина книга. Спроси… Она не спрашивала, но лишь кошель исчез в широком рукаве. – Что ж. – Взгляд Ксении Микитичны изрядно потеплел. – Твоя матушка исполнила обещание, и я не подведу, хотя, право слово, не представляю, зачем тебе эта девка. Холоп спешно распахнул дверцы возка, а другой поспешил скамеечку поставить, чтоб сподручней было Ксении Микитичне вовнутрь войти. И он подал руку, в которую когтями впились пальцы боярыни. – Вы поедете сзади, – велела она девкам. – А ты садись… – Но… У него был конь. Огроменный битюг соловой масти, которому и богатая сбруя не могла придать толики благородства. Но это животное – слишком медлительное и глупое, чтобы испытывать страх, – было единственным, что согласилось ходить под ним. – Садись, – жестче велела Ксения Микитична и сама же воссела на лавку. Он не стал перечить. В возке было тесно. Старуха-ключница, скользнувшая следом, примостившаяся в дальнем темном углу, посверкивала глазами. Она походила на ученую крысу, и он не мог отделаться от ощущения, что, пожелай Ксения Микитична, и старуха-крыса вцепится ему в горло. Или ткнет в глаз длинною булавкой. Или… Свистнул кучер, развернулся хлыст, щелкнул над головами конскими. И рванули рысаки застоявшиеся со всею прытью. Качнулся возок. Заскрежетал. Скукожилась старуха. А боярыня осталась сидеть, пряма и важна. Только серьги тяжеленные качнулись. – Не пытайся меня заморочить, – произнесла Ксения Микитична и перстенек тронула, который с алым камнем. – Я тоже даром не обделена. И пользоваться им умею. Потому прекрати. Она желала смутить его? Испугать? Растревожить? Матушка, верно, не ждала подобного, но… ему было все равно. Он кивнул. – А теперь сказывай, что тебе от старухи понадобилось? – Ксения Микитична усмехнулась, довольная, что все вышло так легко, почитай, без принуждения. – Матушка… породниться желает. – С чего бы? – Кровь хорошая… – Настолько хорошая, чтобы… исцелить ее? – Ксения Микитична повернулась к окошку и мизинчиком шторку отодвинула. – Твоя матушка излишне самоуверенна… скажи ей, что мне нужна книга. – Книга? – у него плохо получалось изображать удивление. – Книга, которую твоя матушка у Добронравы хранила. Ее ведь не нашли в поместье… Добронрава хорошею подругой была… но не только твоей матушки. Со мною тоже приятельствовала… письма писала… последнее аккурат зимой пришло. Что скажешь? Ничего. – Молчишь? Дело твое. Передай матушке, что мне нужна та книга. – Она не отдаст. Книга – все, что осталось. Старая. Древняя… матушка не говорила, где и когда нашла ее, и нашла ли, а может, получила в наследство? Или в дар? В проклятие? Без этой книги она бы не посмела… – Пусть хорошенько подумает. Я ведь многое знаю. Чужие тайны легче хранить сообща… да и боялась Добронрава… не зря, выходит, боялась, мир душе ее… ныне в столице неспокойно. Бояре, царица… магики… многим вы с матушкой интересны были бы. Но никому – живыми. Она глянула искоса, проверяя, понял ли он. Понял. Ксения Микитична в одном ошиблась: они давно уже не были живыми. И бояться? Чего? Боли? Он не испытывал боли. Забвения? Он мечтал о нем. – Уж постарайся, донеси до матушки… не знаю, зачем вам девка эта, но забирайте. И убирайтесь с глаз моих долой. Старушка громко срыгнула и прикрыла рот сухонькою ручкой. Боярыня же поморщилась: – Сказано тебе было, не ешь кислую капусту. Пучит… Божиня, давно бы на конюшню сослала, но кем заменишь? Прочие либо глупы, либо продажны, а бывает, что и то, и другое разом… Она вздохнула в притворном сожалении, отмахиваясь от старушечьего лепету. – Еще раз меня опозоришь, сама ключи держать стану, а тебя на конюшню… Он не поверил. – Книга… не здесь. Он плохо умел лгать, но Ксения Микитична поверила. – Еще одну… подруженьку нашли? Что ж, пускай. Седмицу твоей матушке даю… а там не взыщите. И к окошку повернулась, не желая далее длить бесполезную беседу. Так и ехали… сквозь стенки возка доносились крики, гул разбереженного по весне города, запахи, большею частью неприятные. И Ксения Микитична достала платочек надухмяненный, прижала к носу. Возок полз по запруженной людьми улице, а он пытался понять, как поступить дальше. Сказать матушке? Иль не тратить время без толку? Очаровать боярыню не выйдет, но… он закрыл глаза и сутью своей потянулся к иной сути, сокрытой в двух кошелях, запечатанной тайными знаками, что спрятались под бисерным узором. И суть эта отозвалась охотно. Смерть к смерти. Быть может, и вправду была Ксения Микитична даром наделена, быть может, и учили ее пользоваться, да только всему не научишь. Сидит боярыня. Горда. Знатна. И сияют золотые серьги, блестят каменьями перстни. Кожа ее бела, суть ее – черна, что дерево гнилое… гниль к гнили… Заветною дорожкой из пепла. Пылинкой малою, которая пробралась сквозь плотную турью кожу, просочилась и через иную. Не стали ей преградой запретные знаки, не удержал и бисер. Налипла на кожу, и в нее вошла. Вздрогнула боярыня, повела сонным взглядом, руку тронула… – Опять блох нахваталась? – спросила грозно у старухи, и та замотала головой, залепетала, что, мол, ни в коем разе… откудова блохи. И гнев боярыни утих. Что ж, платяные звери – дело такое… житейское, против них и магия не всякая помочь сподобится. Тронула руку, глянула на алое пятнышко и вздохнула горестно. Но ни слова не сказала. А их и не требовалось. – Седмица, – грозно повторила она. Седмицы хватит… можно было бы и меньшим сроком, но велела не привлекать лишнего внимания. Он и не станет. Меж тем возок остановился перед высоким забором. Протяжно заныли ворота, отворяясь. Псы дворовые забрехали. А холопы спешно выбежали навстречу гостям… …в этом доме он бывал, и не раз, но в иной личине. Ныне его не узнают. И вовсе вряд ли заметят. – Все равно не понимаю, – пробормотала Ксения Микитична, расчесывая руку. – Что вы все в ней нашли… |