Онлайн книга «Внучка берендеева. Второй семестр»
|
– Я готова заниматься с вами. – Люциана Береславовна провела пальцем по ветке, будто примеряясь. А я уж видела, какой она будет. Живою. Духмяною почти. И мнится, знаю, кто тот платочек наставнику шил. – Вам это пойдет на пользу. Возможно, что и мне… – Она положила пяльцы и короб закрыла. – В любом случае экзамены вы сдадите. И не так, как зимние, а… вы покажете всем, чего стоите. – И с чего бы вам… Я язык прикусила. Нет, не верю в этакую доброту на пустом-то месте. Небось сама сказала, что не по нраву я ей. Так бы и погнала б, когда б могла… а ведь может. Но почему тогда… – Рада, что вы все верно поняли. Видите ли, Зослава… – Она тронула губы, стирая усмешку. – Так уж вышло, что моя семья – это Архип и Фрол. Когда-то мы были очень дружны… потом… не важно. Но я не хочу потерять их. И полагаю, в свете последних событий, вам это нежелание понятно. Спрашивать их бесполезно, не скажут. Мужчины порой бывают алогично упрямы. – Поэтому спрашивать станете с меня? – Именно, Зослава… именно… Ох, матушка моя покойная… и чего ответить-то? Отказать? Тогда Люциана Береславовна меня точно со свету сживет. А согласиться? Как могу я… не мои то тайны… – Не спешите придумывать себе ужасы. – Она слегка поморщилась, будто бы неприятственно ей было со мною беседу беседовать. – Я не собираюсь лезть в ваши личные дела. Или раскапывать чужие секреты. Вы мне просто расскажете о том, что не является тайной. Скажем, о ночном приключении. Она отложила коробку. И вышивку. – Конечно, я знаю, что лихости у студиозусов всегда больше, нежели ума, но лезть к умертвию – это чересчур даже для вас. Пусть царевич и сознался, что пошел на спор, но мнится мне, дело несколько сложнее… Я только язык прикусила. Молчи, Зослава, глядишь, и вправду сочтут дурою, двух слов связать не способною. – Что ж… ваше упорство внушает определенное уважение. – Люциана Береславовна разгладила шитые юбки, а мне подумалося, что, может, сама и расшивала их? Шелками да скатными жемчугами. Оттого и вновь странны узоры, ленты – не ленты, дороги – не дороги, нити Божинины, переплевшиеся, перекрутившиеся, жемчужными узлами завязанные. – Значит, это Евстигней у нас во сне ходит… Откудова она… Молчи, Зослава. Молчи. – Он. Видишь, вам и говорить ничего не нужно. Для кого-то ж я варила сонное зелье. А знаете, что интересно? Просил меня Кирей будто бы для вас. Мол, переучилась невестушка его, переволновалась… Это она здзекуется? А Кирей хорош… если и вправду к ней ходил… – Молчишь? Что ж… дело ваше, порой решение принять непросто… слово – что птица, только с крыльями медными. Полоснут по душе – вовек шрамов не сведешь. И усмехнулась так, печально. А в глазах… Ох, негоже мне в глаза людям глядеть, да иначе не сумею. Зацепилась. Провалилась в очи ее, что в прорубь ледяную. Ажно дух весь повыбило. …сестра-сестрица, звонкие каблучки, сапожки сафьяновые. Сапожки мягонькие, а каблучки – подковкою сделаны и бубенчики к ним для звонкости. Кружит сестрица. Платок шелковый на плечах ее – что крылья предивные, и синие, и зеленые, и красным сверкают. Гляди – не наглядишься. Люциана хороша, но куда ей до Светозары? Та на свет родилась, что солнцем поцелована была. Волос – золото живое, глаза – мед гречишный темный. Кожа бела, румянец горит… и сама-то, словно птичка, весела… …ах, не вышло бы беды. …зачастил батюшка в терем царский. Чего ради? Не говорит. Не простил еще старшую своевольную дочь, которая из дому родного сбежала, род опозорила. Чего ей не хватало? Ведь и холили, и лелеяли, ни в малом, ни в большом отказа не знала. Так почему же… И как объяснить, где найти слова правильные, чтоб рассказать: тесно Люциане в тереме, душно, будто на шею хомут узорчатый возложили, лентами перевили и думают, ей это в радость. Жених был? Был… пускай… знатен, молод и хорош, батюшка-то дочерей любит, заботится по-своему, потому и зол ныне. И вновь же не видел, что пусты у молодца глаза, а на сердце – только власть и золото. А Люциане этого не надобно. – Ой, и глупости ты говоришь. – Светозара поправила платок. – Зачем мне Акадэмия? – У тебя дар яркий, ярче моего… – И что? Я не хочу… я замуж пойду… батюшка сказывал, только это тайна… поклянись, что никому, Люцианушка… – Никому. – Чтоб тебе землю есть, если проговоришься! – Света… – Нет, скажи… – Чтоб мне землю есть, если проговорюсь… Раскрылись крылья-платок. И сомкнулись. Спрятали память. Я спешно отвела взгляд, да… не укрыть от Люцианы Береславовны, что видела я… – Опасный у вас дар, Зослава, – произнесла она, однако же холоду в голосе ейном я не услышала. – За иное ненароком виденное и головы лишиться недолго. Я только вздохнула. – Вам стоит научиться контролировать его. – Я пытаюся… – Пытаюсь. Пожалуйста, говорите правильно. В конце концов, есть все-таки шанс, что вы дотянете до диплома. И не молчите… или молчите. Я помогу. Итак… вы у нас девица деревенская. Здоровая. К обморокам, истерикам и прочим проявлениям нервической болезни не склонная. Да и сон ваш, помнится, не так давно был весьма даже крепок… Я запунцовела. Ох, стыд-стыдоба. Но я ж не виновная, я всю ноченьку над книгою продремала, сиречь, просидела, силяся в заклятиях начертательных разобраться. После-то Архип Полуэктович нас на полигону погнал, чтоб, значится, были мы бодры… только у меня после ноченьки бессонной какая бодрость? Вот и вышло, что слушала я Люциану Береславовну. Слушала. И сама не заметила, как придремала. Да так, что, Еська сказывал, похрапывать стала. Но это илжа есть, потому как немашечки за мною этакой беды. Берендеи, они вовсе и не храпучие. Главное, что очнулася я с тиши тихой… и узрела над собою Люциану Береславовну да с лозиною. Думала, этою лозиною она меня и перетянет. Ан нет, обошлося. Сказала только, чтоб спала я в своих покоях, а не прилюдно. Мол, тогда сон слаще будет. – И подумалось мне, что, конечно, могу и ошибаться, но… зелье-то интересное, на волчьем корне и с вязельника листом вареное, с полынью и просвирником. Такое нервические барышни не принимают. |