Книга Империя Тигвердов. Пламя мести, страница 43 – Тереза Тур

— Вы меня напугали, — сурово сказала я, помня, что лучший способ защиты — это нападение.

— Простите, не хотел, — поклонился мужчина. — Я искал вас, чтобы поговорить о вчерашнем происшествии. О ловушке в редакции. И о том, как вы спаслись. Ваши показания могут принести неоценимую пользу. Вы позволите?

— Конечно. Где вам будет удобно?

— Думаю, не в библиотеке. Оставим молодых людей в покое.

— Но они хотят найти…

— То, как можно противостоять дассарам? — рассмеялся он. — В открытом доступе в библиотеке. Конечно!

— Тогда пойдемте выпьем кофе, — предложила я.

— Кофе я люблю, — расплылся в улыбке Швангау и пропустил меня вперед.

Библиотека осталась позади, и я поняла, что так и не увидела мальчишек. Не обняла…

Очнулась я уже с маленькой белоснежной фарфоровой чашечкой в руках. Аромат крепкого кофе вернул к реальности. Да что ж такое-то — куда-то я исчезаю последнее время. Может, устала? Надо будет на все плюнуть и устроить себе выходной. Кофе, шоколад, бананы и Леонардо ди Каприо…

— Если отвлечься от того, что мы вас чуть не потеряли, — осторожно начал милорд Швангау, — то с магической точки зрения картина была прелюбопытнейшая.

— Вот уж не показалось, — проворчала я.

— Как вы спаслись? Я уже беседовал с дамами — они в недоумении.

Я кивнула на перстень и, смущаясь, проговорила:

— Попросила помочь.

— Перстень рода Рэ? — пробормотал маг.

— Совершенно верно. И мне иногда кажется, что он — живой.

— Чкори — удивительные создания, — кивнул он. — А Милена Рэ была одной из самых сильных магинь нашего мира. И я не удивлюсь, если окажется, что этот перстень… не то чтобы живой… Но что-то в этой идее есть.

— А Ричард и император смеются, когда я им это говорю.

— Они — имперцы. Несокрушимые и несгибаемые, — насмешливо проговорил придворный маг.

— А вы?

— Я? Наверное, уже нет. Жил слишком долго в разных местах. Видел слишком много всего…

— А белый, почти прозрачный огонь?

— Белый огонь? — Синие глаза превратились в две узкие щелки и просканировали насквозь. Холод пробежал по позвоночнику, стало страшно…

— Простите… Но мне необходимо было увидеть картину вашими глазами. Скажите: кроме вас и ваших дам в редакции был кто-то еще?

— Нет.

— Это точно?

— Во всяком случае, больше никого не было видно. Если и был — он был невидим и свое присутствие ничем не обнаружил. А огонь, он…

— Не утруждайте себя. Я видел этот огонь вашими глазами только что. — Швангау был взволнован и озадачен. Он что-то понял, о чем-то догадался. Узнать бы, о чем.

— Скажите, а…

— Простите меня. Я вынужден удалиться. Дело срочное и отлагательств не терпит. Огромное спасибо, что уделили мне время. Обязательно выпью с вами кофе еще раз.

Швангау поклонился и исчез.

Хитрый синеглазый Ларсон именно исчез! Но… как?! Вместо него с блокнотом в руках передо мной стояла Джулиана. Я не сразу поняла, что она мне говорит, и тут вспомнила о конференции!

Допила последний глоток, кивнула Джулиане. И мы отправились… на подвиг. На людей посмотреть, себя показать. Кофе, кстати, был волшебный, и без вмешательства придворного мага тут точно не обошлось — умру, но узнаю, как он это сделал!

Огромный зал был полон. Мне показалось или мы с Джулианой были единственными женщинами?

Мужчины посматривали на нас с интересом, но никто представляться не подходил, и я в очередной раз обрадовалась имперским правилам хорошего тона — если мужчина не представлен женщине общими знакомыми, то заговаривать с такой женщиной права у мужчины нет.

Поэтому мы беззастенчиво пользовались этим и прогуливались, слушая все то, о чем судачили журналисты.

— Да всем абсолютно все равно, — говорил кто-то, явно горячась. — Весна. Любовь. Что им, аристократам, какие-то убийства.

— Не скажите, коллега. Убитые похожи на любовницу императора — вы думаете, Фредерик подобное спустит?

А этот рассуждал важно, явно со знанием дела.

— Я вас умоляю… Синее платье — светлые волосы, — рассмеялся еще один. — Какое-то неконкретное послание. Вы не находите?

Хорошо хоть, я сегодня надела что-то светленькое, неопределенной расцветки — решила принарядиться так, как положено в этом мире. Мы с Джулианой нашли два незанятых стула, стоящих рядом. Уселись. И приготовились слушать, чем же нас порадуют сегодня.

Какая-то группка по интересам рядом с нами обсуждала другой вопрос.

— Так зачем нас собрали?

— Грозиться будут, скорее всего.

— Все-таки редакцию жечь — это произвол!

— И не говорите. Фредерик раньше очень спокойно относился ко всему, что печатали в газетах.

— Конечно, спокойно. Он же их не читает.

— А тогда кто статью о том, что поутру казнили верховного главнокомандующего, подсунул?

— Да любовница его, иномирянка.

— Кстати, а чья она любовница?

— Ты еще журналистское расследование на эту тему затей. И у тебя газеты не будет. Навестят тебя представители «возмущенной общественности»…

— Типографию жгли и редакцию громили даже не солдаты. Офицеры.

— А любовница-то что в газеты полезла? Ладно бы женский роман…

— Говорят, она коллекционирует статьи и упоминания о себе.

— Бесстыдница.

— А что за слухи о том, что император дал ей денег, чтобы она издавала какой-то журнал?

— Да глупости все это… В любом случае женщине не хватит мозгов на такое. Потратит на драгоценности, как положено. Тем более — бал скоро.

— Говорят, журналиста, который писал обо всем этом, на рудники отправили. Вместе с главным редактором.

— Разве статьи не какая-то девчонка писала?

— И снова вы, любезнейший, говорите вздор! Ну откуда у вас подобные бредовые сведения?

Мы с Джулианой переглянулись — и я ухватила ее за руку, чтобы она не поднялась и не отправилась беседовать с коллегами.

— Заработаем неприлично много денег и сделаем им сюрприз, — прошептала я. — Успокойтесь.

— Вас и правда не волнует, что о вас говорят? — Она смотрела на меня как энтомолог на уникальный вид букашки: радуясь необычности и осторожно изучая.

Вот ведь… Журналистка!

— Джулиана… — тихонько проговорила я. — Мне как-то один очень умный человек посоветовал разделить мир на своих и не своих. Я подумала и согласилась, что это здраво. И теперь… Меня волнует лишь то, что обо мне думают и говорят свои. Всем остальным — и всеми остальными — вполне можно пренебречь.