
Онлайн книга «Вкус греха. Долгое прощание»
За сегодняшнее одинокое время Митя старался не думать о своей жизни и судьбе. Он не был готов для этого… Хотя кто-нибудь разве бывает к такому готов?.. Решил он только одно. Закончить этот нелепый роман. О себе он не беспокоился в этом плане. Оля для него была лишь эпизодом — девочкой, непозволительно возбудившей его заснувшую было чувственность и не затронувшей сердца. Да и он для нее — скорее всего проба сил. Единственное, чего ему хотелось, — это быстро снять приличную комнату, лечь в свежую постель и заснуть. О Лианозове он думал с содроганием, хотя ничего плохого ему там не сделали. После работы он длительное время выжидал, пока все уйдут, потом осторожно вышел. Никого. Олин стол был девственно пуст. Это Митя отметил с облегчением, но вместе с тем непроизвольно взгрустнул. Надо ехать в Лианозово, к совсем чужим людям. Уж лучше Оля с ее провожаниями, тем более он сейчас свободен как пташка. Поговорить можно с ней и завтра, а сегодня, ничего себе не позволяя, сходить хотя бы в кафе, выпить кофе или бокал шампанского. Он нехотя шел к метро. Кто-то взял его под руку. Оля. Она была замерзшая до синевы, со странно опущенными уголками глаз. Обычно ее глаза как две счастливые ласточки взмывали к вискам, а сегодня эти оттянутые вниз глаза придавали лицу несчастное выражение. — Что с тобой, Оленька? — спросил Митя, прижимая локтем ее руку. — Я вас, наверное, час жду, — ответила она жалобно. Никак не могла Оля называть его на ты. Они вышли к фонарю, и она, увидев его «расписное» лицо, тут же перестала думать о своем настроении и воскликнула: — Что с вами, Вадим Александрович? — Ее напугал вид Мити. — На меня напали, Оленька, — солгал он первое пришедшее в голову. Она истерично вскрикнула: — Кто? Где? — Да что ты так разволновалась, — успокаивающе сказал он, несколько оторопев от такого бурного проявления чувств, — был у приятеля, вышли пройтись, какая-то шпана попросила закурить, мы не дали, затеялась драка. Вот и все. — Но вас могли убить… — прошептала она. — Ну уж и убить, — усмехнулся Митя и, желая отвлечь ее, спросил: — А тебе не будет стыдно идти со мной в кафе? — В кафе? — удивилась она, потому что он никуда еще ее не приглашал. Митя вдруг подумал, что он сглупил с этим кафе. Там опять установится некая близость… На улице лучше, в такую погоду… можно быстро все сказать ей. Не надо тянуть. — Я пошутил, Оленька. С такой красавицей мне сегодня в кафе появляться нельзя. Давай пройдемся… Они медленно пошли по улице мимо метро, оскальзываясь на мерзлых кочках. Наконец Митя решился. — Оленька, — сказал он проникновенно, — я должен тебе кое-что сказать… — Скажите… — прошептала она. И Митя вдруг отметил, что Оля вообще сегодня другая. Будто и не Оля, а ее младшая сестра-школьница, стоящая перед распекающим ее учителем. «…О, Господи!.. Как все трудно», — подумал он. — Милая моя Оленька… — снова начал он тягостный разговор. — По-моему, мы слишком далеко зашли. — Он ощутил менторство своего тона и понял, что говорить надо совсем не так… Как? Он не знал. Он и с детьми своими не умел говорить, а тут… — Оленька, я же стар для тебя! У меня трое детей, Оля, трое! Ты понимаешь? Я как-то совсем с тобой потерял голову, забыл обо всем… Это грешно. Трое детей!.. — зациклился Митя сам на этой цифре. Оля посмотрела на него сегодня своими странными опущенными глазами и ответила: — Я знаю, Вадим Александрович… Меня сегодня начальница вызывала и со мной говорила… И сказала про ваших детей. Про нас с вами сплетню пустили, что мы… живем. Я знаю, кто это. Митя содрогнулся. А Оля заторопилась: — Это девчонки от зависти. Они меня и вас ненавидят! Мне начальница запретила с вами встречаться. Она так кричала на меня и сказала, что вы — развратник!.. Митя понимал, что все, о чем рассказывает Оля, ему на руку. Не хочется только, чтобы она сама пришла к такому же мнению… А утром надо не прийти на работу и начать подыскивать себе жилье. Спартаку позвонить в конце концов! Совсем Митя забыл друга, сволочь он на самом деле! И все начать сначала. С САМОГО начала. — Оленька, — сказал он нежно, — девочка моя… Но она его прервала. — Вам тоже запретили! Оля отвернулась, и плечики ее затряслись. — Мне не запретили. Никто не имеет права мне что-либо запрещать. Впрочем, как и тебе, — суховато сказал Митя. — Просто мы с тобой сами ошибаемся и творим непоправимое… Оля снова прервала его истерично: — Вы не любите меня, Вадим Александрович! И не любили! Вы бросаете меня!.. А я вот… Она выхватила у него сигарету и прижала круглый огонек к руке. И смотрела на Митю расширившимися глазами. — Глупая девчонка! — сказал тихо Митя, отрывая сигарету. Оля побелела от боли и даже губы побелели. — Глупая, глупая, — повторял Митя, прикладывая к ранке снег. И вдруг подумал, что он сам опять совершает глупость, а не она. Почему он именно сегодня отталкивает эту девочку? Когда его самого оттолкнули и выбросили? Может быть, она вообще в его жизни последняя, кто таким трагическим голосом признается ему в любви… Но все же он решил еще раз пробиться к ее разуму: — Оленька, я же мужчина все же, хоть и старый… Мы не можем так встречаться… Я не хочу причинить тебе зло, для этого я слишком хорошо к тебе отношусь… Митя не посмел сказать «люблю» — это было бы враньем и выглядело бы пошло. Лучше быть черствым, чем пошлым. И Оля вдруг просто сказала: — Вы не бойтесь, Вадим Александрович, я уже взрослая. У меня был… один… И мне восемнадцать лет, — добавила она и снова спросила: — Вы меня совсем разлюбили?.. — Нет, — ответил он ей, — не разлюбил. Но сегодня иди домой. Я не смогу поехать тебя проводить. Она вцепилась ему в рукав длинными тонкими сильными пальцами и шептала: — Не уходите, не уходите, пожалуйста, не бросайте меня… Митя на себя разозлился. Девочка извелась, а он рвется от нее… Куда? В Лианозово? Но там ему будет так плохо, как, пожалуй, давно не бывало. Он это знал. — Оленька, — решился он, — мне нужно съездить в один дом, поедешь со мной? А потом я провожу тебя. Она кивнула, как ребенок в конце плача и ссоры, когда приходит примирение. — Возьмем такси, ты вся заледенела. |