Онлайн книга «Муравьиный царь»
Включил музыку. Знакомый голос под Розенбаума запел: Ах вы, вишенки, черешенки, Ах вы, выжиги и грешники, Ах вы, ягодки-смеягодки… Михалыч выключил. Пусть где-нибудь в другом месте поет, а не в его машине. Это был Лёник, Ленин брат, которого Михалыч когда-то уважал, песни его еще переписывал. Потом Михалычу пришлось серьезно поговорить с ним и спустить с лестницы. Снова помирились, но слушать его песенки уже не тянуло. Чтобы нормализовать мысли, Михалыч стал вспоминать свой аквариум. Аквариум завелся у него случайно. Он был старый, не цельностеклянный, а с каркасом, крашеным зеленой краской. Остался он от тещи, когда после похорон они разгребали ее хату и готовили к продаже. Аквариум был сухим, только на дне галька с песком, остальное было забито старой обувью и сумками. Все это выбросили, а с аквариумом Михалыч не стал торопиться, вещь все-таки. Лена сказала, что его когда-то купили для Лёника, но Лёнику он надоел и рыбки подохли. Михалыч еще раз оглядел конструкцию, пощелкал в стекло и забрал себе. Дома первым делом отмыл, наполнил для проверки водой и накидал ракушек из Турции. Аквариум тут же напустил на подоконник лужу. Подоконник Михалыч вытер, вытер пол, отжал тряпку и стал разбираться, в чем дело. Выяснил, что потрескалась замазка, на которой сидели стекла. Цемента дома не нашлось, и он обошелся Катюхиным пластилином. Сама Катюха первый вечер вертелась вокруг аквариума, но еще до покупки рыбок к нему остыла. А когда заплавали рыбки и Михалыч стал возиться с ними, то и ревнивые нотки появились. Катюха быстро вычислила в рыбках своих конкурентов и повела с ними нешуточную детскую войну. То в аквариум козюльки из носа набросает, то воду туда выльет из-под акварели. Самих рыбок, правда, не трогала: боялась Лены. Наказывала Катюху в основном Лена, у Михалыча не получалось – мешала любовь. Зато Лена кошмарила Катюху по полной, та только визжала на разные лады. Михалыч в эти «педсоветы» не совался, чтобы тоже не получить свою порцию. Уходил к рыбам. Михалыч следил за чистотой воды, соскребал бритвочкой со стекол зеленую слизь. Из рыбок больше любил гуппи за их особенность как общительных и хорошо ладящих с соседними рыбами. Перед аквариумом мог сидеть час и два, как перед теликом. Забывал и про Лену, и про ужин, и про все. Ему казалось, что он понимает мысли каждой рыбы. Он как бы уменьшался и оказывался внутри аквариума, и за толстым стеклом, среди рыб, ему делалось спокойно. Он плавал среди рыб, поглаживая их золотистые бока, и они щекотали его лицо и грудь своими хвостами… Из ниоткуда выскочил патруль и прижал Михалыча к обочине. Шины глухо вошли в сугроб. Михалыч нащупал документы и вылез. Лицо сразу стянуло ветром, полез в глаза снег. Двое в полицейской форме глядели на Михалыча и улыбались. Михалыч вообще настороженно относился к улыбкам, а к полицейским особенно. Ничего хорошего их улыбки не приносили. – Куда путь держим? – спросили патрульные. – В Бездну. – Документы? Михалыч показал. – Колыхаев Геннадий Михайлович… А в Бездну где? – Вот. Глянули в машину: – Мать? Михалыч кивнул. – Почему не пристегнута? И руки на свободе. – В смысле? – напрягся Михалыч. – В смысле – наручники. – Один показал на запястье. – Мера против побега. – Профилактическая, – добавил другой. – Сходи принеси. – Первый мотнул второму в сторону патрульного «фордака». Тот собрался идти. – Какой еще побег?.. – закипел Михалыч. – Какие наручники?.. – Удобные, сейчас продемонстрируем. Ей в них хорошо будет. Второй вернулся, покручивая наручниками. Михалыч втянул в себя воздух. – Я что, – выдохнул паром, – родную мать, как преступницу, повезу? У вас самих мать есть? – Есть. И мать, и семья. Сидим без премии. Пять побегов за месяц. – Моя никуда не убежит, отвечаю. – Все отвечают… – хмыкнул первый. – А как в Бездне ломать начнет… Пять побегов. Ветер подул сильнее, Михалыч наклонил голову: – Куда тут бежать?.. – Никуда. Все равно бегут. – Обернулся ко второму: – Сходи, ветер убавь немного. – Не получается же, говорю… Тумблер заело. – Сильнее крутить надо! Второй снова ушел. – Заело, в натуре, – вернулся. – Точно, этот вредить начал. – Умельца одного ищем, – пояснил первый. – Повадился тут один в наши леса. Михалыч стоял, разглядывая нашивки патрульных. На них была лисья голова. – Вы кто? – Мы-то? Колины люди, – сказали патрульные. Михалыч сунул наручники в карман и сел за руль. «Фордак» Колиных людей пыхнул маячками и исчез сзади в снегу. – Ну, что? – спросила мать. – Колины люди, – сказал Михалыч. – Надо ж, не узнала. Михалыч удивленно мотнул головой, но промолчал. – В милицию превратились, – продолжала мать, – времена какие… Ты им чего дал? – Чего? Денег. – Не надо было денег. Им они все равно ни к чему. В землю спрячут и тут же забудут. Лучше бы меня позвал, я б им сказку рассказала, за так бы отпустили. Михалыч покрутил головой, разминая шею: – За сказку? Мать, кажется, кивнула. – А что ты нам в детстве не рассказывала? – спросил, помолчав. – Сказки? – Ну. – Пыталась. Василию рассказывала. И Сергею пыталась. И тебе еще немного… А вы сами меня затыкали. Начну рассказывать, а Василий, он уже тогда болел, так он мне сразу выдавал. Ты, говорит, мама, не такие сказки рассказываешь, надо как в книге или как в мультяшке. А я ему: сынок, это в книге сказки все выдуманные, а у нас в деревне настоящие сказки были. Их старики рассказывали, а они много чего своими глазами видали. А молодежь их слушала и не перебивала, как сейчас везде. «Как разговорилась…» – думал Михалыч. Он обогрелся после разговора с Колиными людьми, начало клонить в сон. – И какую бы ты сказку им рассказала? – Какую? Да хоть про Колобка. Михалыч усмехнулся. Мать почувствовала и обиделась: – Посмейся, тебе бы только деньгами туда-сюда сорить. А в настоящем Колобке все по-другому было. – И как? – Никак. – Ну, скажи. – Сказала уже. Вы все умные, все меня в четыре рта затыкали всегда. Всю жизнь перед вами промолчала, и еще помолчу, немного осталось. |