
Онлайн книга «Под Большой Медведицей»
Но идти и просить за себя Василий никогда не умел. Он искренне ждал: ну позвонят же! Не последний он человек. Но никто не звонил, ничего не предлагал. А жена все корила и корила, и Мишин стал отчаиваться. Как-то в городе повстречал бывшего однокашника по мореходке Петра Антонова. Знал, что в последнее время тот ходил «вторым» на ледоколе «Диксон». Петя был подвыпившим. Василий несказанно обрадовался встрече с давним приятелем. Петя, видно, тоже, но разговора не поддержал. Он был неопрятно одет, от него дурно пахло. Давно не брит. А всегда был такой аккуратный. – О чем говорить, Вася? – грустно промямлил Петр беззубым ртом. – Все прошло и быльем поросло. У меня ведь теперь и дома нет, жена выгнала, бомжую я. – Он как-то жалко скривился и произнес фразу, от которой у Мишина защемило сердце: – У тебя пару сотен не найдется по старой дружбе? Завтра на опохмел винца бы купить. С деньгами у Василия тоже давно начались проблемы, но двести рублей нашел. Сунул Пете в карман, и они разошлись. Петр на прощание помахал рукой и крикнул: – Заходи, всегда буду рад. Куда заходить? К бомжу? Нет у него дома. Василий пытался устроиться в различные организации и фирмы. Но везде требовались сотрудники для банков, юристы, экономисты… Его никуда не брали. А однажды произошло событие, которое потрясло его. На улице Профсоюзной, как раз в том месте, где кучковались проститутки, он увидел среди их пестренькой маленькой толпы свою дочь Лену – Аленушку – Аленький цветочек, ту, которую он боготворил всю жизнь, которой привозил из-за границы лучшие наряды и подарки, которая с ним все детство секретничала, шептала ему на ухо девичьи тайны, тайны ребенка, и строго предупреждала: «Только ты, папочка, маме это не рассказывай». И все обнимала его и обнимала своими детскими ручонками. Прикосновения ее ручек так и жили вместе с Василием во время его морских походов. Правда, в последнее время Аленка стала более скрытной и отчужденной. Василий не решился подойти к дочери, стоявшей посреди проституток. Может, он обознался, может, обидит ее глупыми своими подозрениями, может, она просто болтает тут с какой-нибудь подружкой… Да нет, ошибки не было. К Лене подошла какая-то женщина и указала на подъехавшую машину. Дочь встрепенулась, помахала всем рукой, села в машину… У Василия Мишина перед глазами померк свет. Его дочь – проститутка! Все было как в страшном сне. Еле передвигая ноги, он побрел домой. А жена на него закричала: – А что ты думал? Да, она проститутка. А как ей жить?! А на какие шиши? Ты уже полгода денег домой не приносишь. Пусть хоть кем будет, лишь бы деньги зарабатывала. Этого Василий стерпеть не мог: мать сама толкает дочь на панель. И он ударил свою жену. Крепко ударил. Первый раз в жизни. Приехала милиция. Лейтенанту он объяснил ситуацию, как мог, и лейтенант уехал. А Василий запил. Домой приходил или поздно, или совсем не приходил. Однажды дверь ему открыл посторонний мужчина, крепкий и лысый. – Ты кто? – искренне поинтересовался мужик. – Я здесь живу, – нетвердо стоя на ногах, отвечал Василий. – И я здесь живу. Люба, это кто? Ты же говорила, что у тебя никого нет. Жена, полуголая, растрепанная, подбежала к двери и заорала на весь дом: – У меня и нет никого! Убирайся отсюда, пьяница проклятый! И захлопнула перед ним дверь. На другой день Василий, уже трезвый, пришел, собрал немудреный свой скарб. На кухне хозяйничала дочь Аленка. – Ты куда, папочка, куда ты собрался? Она все понимала, дочка, все знала, и она заплакала: – Не уходи, папа, я без тебя совсем пропаду. Он остановился в дверях, весь бледный. – Аленка, доченька, я тебя очень люблю. Ты не трать себя, ты береги себя. – Губы его задрожали. – Я тебя обязательно найду. И ушел, унося свой чемодан. ![]() Он ушел в никуда. Переночевал у старого приятеля, а на другой день уехал в Санкт-Петербург. Жить в Архангельске ему уже было негде и незачем. 6 По стране гуляла тройка – гласность, голод, перестройка. Было время абсолютной анархии, развала всего и вся, безудержной циничности и вседозволенности властей. …Коллектив ВНИИ естествознания собрался в актовом зале. Директор института объявил: – У меня для вас, уважаемые коллеги, пренеприятнейшее известие: наш институт будет в ближайшее время расформирован. Как говорится, собираем манатки. Новой России наш институт не нужен. С чем вас всех и поздравляю. Зал зашумел, посыпались вопросы, но директор НИИ лишь горько махнул рукой и ушел в свой кабинет. В самом деле, институт вскоре закрыли, в здание заехала какая-то угольная компания, и Мария Ивановна Мухина, доктор наук, заместитель директора института, осталась без работы. Конечно, она воевала за себя и долго-долго обивала кабинеты высоких знакомых и незнакомых людей. Все смотрели ее послужной список, всплескивали руками и восклицали: – Да вас хоть на Доску почета заноси! Но, видите ли, у нас другой профиль, нам такие специалисты пока, во всяком случае пока, не нужны. Оставьте ваши координаты, и мы вас обязательно разыщем. А знакомые откровенничали: – Машенька, ну что ты! Ты же видишь, что происходит. Нас самих-то скоро погонят. Все, что научное, – все под откос. Мы же не сырьевая отрасль, к сожалению. В коммерцию надо, Машенька, в коммерцию. Какая еще коммерция? Мария Ивановна не знала, с какого боку к ней подступиться, к этой самой коммерции. Была возможность уехать за границу. Там ведь не дураки сидят. Как только узнали о закрытии академического НИИ в Питере, специалистов, которых научный мир знал, стали приглашать на работу в зарубежные научные центры. И Марии Ивановне звонки пошли, и было уже два-три официальных письма с просьбой переехать на Запад. Предлагали хорошие оклады, профессорские должности. И она бы, конечно, уехала. Надоели ей и бардак, и грязь, царящие в России, уехала бы туда, где спокойная жизнь, где реальная наука. Но родители – престарелые люди. Она – единственная дочь, нежно любящая этих стариков. Куда уедешь от этой любви? Как их бросишь? На кого? Государства, которое заботилось бы о стариках, уже нет. А сын Ванечка – это добрейшее, беспомощное существо, выросшее в атмосфере всеобъемлющей родительской любви, жил в мире какой-то электроники и фантастики, был оторван от реальной жизни. И теперь, когда он служил в армии, нуждался в материнской поддержке. |