Книга Главная партия для третьей скрипки, страница 16 – Анна и Сергей Литвиновы

Арина забила в поисковик Костю Клыкова. Была уверена: самый юный студент психфака обязательно где-то отметился. Но нет. Ни слова. Константин, факультет психологии, самый молодой студент — ни единого совпадения. Наврал он все. Или нет? Ей то и дело вспоминалось точеное лицо юного Аполлона. Может, подъехать к факультету психологии к концу занятий? В темных очках, лицо шарфом замотать. И взглянуть на него, хотя бы издалека?

Нет. Если он правда там учится — увидит. Узнает. Поднимет на смех.

Может быть, посоветоваться с дядей Федей?

Но тот — типичный homo sapiens. Отговорит. Таблетку отберет и выбросит. «Но мне ведь и надо — чтобы кто-то мною командовал, направлял!»

Уже потянулась набрать знакомый номер. Но тут телефон зазвонил сам.

Костя? Или дядя Федя? Почувствовали, насколько ей плохо?!

Но голос в трубке был женский, вкрадчивый:

— Арина? Это вам из антикризисного центра звонят. Почему вы нас забыли? Не приходите на занятия?

Обычно, когда ее упрекали, Арина сразу начинала оправдываться. Но сейчас бухнула:

— Я приду, когда Балаев приедет.

— А Лев Людовикович уже в Москве. И сегодня вечером проводит медитацию. Количество мест ограничено, но вас, любимого клиента, мы всегда рады видеть.

Арина едва не взвизгнула от восторга:

— Серьезно? Сегодня медитация?! Да, я буду. Буду обязательно!

— Тогда мы вас ждем. В пять часов.

Вот и решение всех проблем! Да она такой эксперимент проведет — никаким Хофманам и Грофам не снилось! Усилит экспериментальное лекарство медитацией с сильным учителем. Это ведь вообще фантастика! Отчет потом тоже можно будет в Интернете опубликовать.

Сейчас три. Волшебное средство — как сообщал Интернет — начинает действовать не сразу.

Арина решительно положила в рот аккуратненько-белую таблетку. Запила водой. И, пока сознание оставалось на месте, помчалась мыть голову.

* * *

Арина не знала, какими будут последствия, но предвкушение ее измотало. Пока одевалась — теплая куртка, шарф, зима бесится, в окно бьется то ли снег, то ли град — не сводила с зеркала глаз. Вдруг сейчас фатально расширятся или сузятся зрачки? И ее остановят полицейские — у входа в метро они вечно кучкуются, цепко смотрят в глаза пассажирам. А если начнет тошнить? Закружится голова, и она упадет под поезд?!

Вызвать, пока не поздно, рвоту — и к черту эксперимент. Но прошло уже полчаса. Без толку. Препарат попал в кровь. Надо быстрее до антикризисного центра добираться. Там ей хотя бы из окна выкинуться не дадут.

Арина поспешно выбежала из дома. Миновал час. Она со страхом вглядывалась в прохожих. Боялась увидеть вместо тетки с сумкой-тележкой какую-нибудь Медузу Горгону. Но пока что все шло нормально. Единственная странность — снежинки, что летели в лицо, не холодили, а, наоборот, обжигали.

В метро стало похуже. Банкетка напротив и все пассажиры на ней вдруг, ни с того ни с сего, взмыли под потолок. Арина едва удержалась от вскрика. Она отчаянно прошептала:

— Этого нет!

И банкетка послушно вернулась на место.

А старик, что сидел рядом, проворчал:

— Есть, детка, есть. Грипп идет. Чертов февраль.

— Ерунда. Февраль кончился, — отрезала она. Хотя прежде никогда не вступала в разговоры с попутчиками.

— Кончится он только сегодня. В полночь, — зловеще проговорил старик.

И в ушах у нее вдруг зазвенели куранты. Отчетливо, громко. Сначала хриплая мелодия гимна. Потом удары. Зловещие, прямо в сердце.

Арина взвизгнула.

— Пьяная? — укоризненно взглянул дедок.

К счастью, объявили ее остановку. Арина осторожно — пол начинал качаться — покинула вагон.

От метро бежала бегом. Снег гнался за ней. Прохожие пролетали мимо — как телеграфные столбы, если из окна поезда смотришь.

Ворвалась в знакомый подъезд, выдохнула: тихая гавань!

Мир на короткое время встал на место. Стены, потолок, дверь. Зина, бессменная приемщица обуви, с очами долу.

— Намасте, Арина.

— Намасте.

Разулась, отдала сапожки.

А под потолком вдруг пролетела синичка.

Арина заморгала. На Зинаиде внезапно появилась тога, в руках лютня, голос громовой, будто церковные колокола:

— Про-ро-роходи в за-а-а-ал!

Ухватиться за стену. Удержаться. Аккуратно, Арина. Собери всю силу воли. Главное, дойти до мата и упасть на него.

Удалось.

Разговоры, мимо ходят, кто-то обращается к ней. А она — на хрустальной белой лодке. Плывет меж облаков. И радостно, и грустно. Грустно оттого, что уголок сознания понимает: никакое это не просветление. Просто чудятся-видятся разные глупости.

Но тут, наконец, запела тибетская чаша. Зазвучал голос Балаева. И в Арининой голове разом взорвалась тысяча звезд. Взрыв разнес мозг, мысли, тело на миллионы крошечных элементов. Она не видела маму, не видела никого. Только шарик Земли — аккуратный, как на снимке из космоса. Страшная боль от потери тела и безумная радость от того, что теперь она часть Вселенной. А высший разум — это просто светловолосый человек. Он сидел рядом с Ариной (хотя нет, не с ней — ее тела ведь не было!) и просто говорил. Она не понимала ни слова, но впитывала его мудрость как губка.

Медитации Арина не слышала. Ее вообще не было — растворилась, исчезла. Переместилась в другой мир.

Пришла в себя от того, что ее били по щекам. С трудом открыла глаза. Земля. Мерзость.

— Что-о-о с то-обой? — прогремел голос Балаева.

Она отвернулась. Попыталась сбежать — обратно в черное, беззвездное небо. И ей удалось. Хотя краем сознания чувствовала, как ее поднимают, куда-то ведут.

Стены кружились, ходили ходуном. То сжимались вокруг, то разрастались до размеров бального зала. Голос Льва гремел в ухо:

— Пиши!

Арина смеялась. Отталкивала его руку.

Она не понимала, что от нее хотят.

— Ты невменяема-а-а! — грохотал голос. — Пиши расписку, что была на медитации по доброй воле-е-е!

Лицо Балаева морщилось, расплывалось:

— Пиши! Нам не нужны неприятности-и!

Арина хотела сказать, что не будет никому жаловаться. Зачем? Сама виновата. Но не могла вымолвить ни слова.

— Пиши, черт возьми! — бушевал Лев Людовикович.

Ладно. Пусть. Раз надо — так надо.

Она приняла ручку, что ей совали. Вывела под диктовку гуру:

— Горошева Арина Николаевна…

Поставила подпись.

А дальше все завертелось еще быстрее. Арина чувствовала: ее засовывают в куртку, обматывают горло шарфом, натягивают сапоги. Куда-то ведут.