Книга Кладбище Кроссбоунз, страница 40 – Кейт Родс

Водитель высадил меня на противоположной от больницы стороне площади, и, шагая через внутренний двор к нужному мне корпусу, я пыталась ни о чем не думать. Какой смысл гадать на кофейной гуще, что произошло. Лучше сначала выслушать, что скажет по этому поводу мать.

Она ждала меня в коридоре третьего этажа. Судя по ее лицу, она не пролила ни слезинки. Одета в бархатный жакет, лакированные туфли, прическа будто только что из парикмахерской, волосок к волоску. Возможно, когда ей позвонили, она находилась в театре или в гостях у друзей. Я наклонилась, чтобы поцеловать ее, и она тотчас вся сжалась. Я опустилась на банкетку рядом.

– Что случилось, мам?

Мать поджала губы:

– Мне не говорят, как он получил травмы.

– Травмы? Мне казалось, он просто потерял сознание. Ты не сказала мне, что он травмирован.

– А как, по-твоему, я могла это сделать? Ты ведь положила трубку, не выслушав до конца. – Ее серые глаза облили меня укоризненным взглядом. – Врачи считают, что он откуда-то упал.

– Упал? Откуда?

– Прекрати, Элис. Я не могу собраться с мыслями, когда ты повторяешь за мной.

– Извини, пожалуйста. Говори.

– Спасибо, – она пронзила меня типичным взглядом библиотекаря. – Его подобрали на автостоянке. Кто-то услышал, как он кричит, и вызвал «Скорую помощь». – Мать прижала к губам руку, будто не хотела, чтобы слова вырвались наружу.

Я заставила себя сделать несколько глубоких вдохов.

– Просто расскажи мне, что тебе известно.

– Как я уже сказала, ему сделали рентген. Я пока его не видела. – Ее лицо оставалось каменным, но яркий свет был к ней безжалостен: все морщинки, все родимые пятна, которые она обычно искусно прятала под слоем косметики, сразу же бросались в глаза. – Полиция постоянно названивает, чтобы узнать, пришел ли он в себя, хочет его допросить. Боже, Элис, что происходит?

В какой-то момент я едва не выложила ей все. Как за две недели наткнулась на тела двух мертвых девушек и как кто-то забрасывает меня безумными «любовными» посланиями.

– Ничего, – покачала я головой. – Ничего.

Мать открыла рот, чтобы возразить, но тут меня окликнул знакомый голос. Как говорится, не было печали. В коридоре в элегантном костюме, с озадаченным видом стоял Шон.

– Я не знал, что тебе уже позвонили.

– Мне никто не звонил. Я приехала проведать брата.

Шон растерянно посмотрел на мать, затем снова на меня. Впрочем, уже в следующий миг к нему вернулась профессиональная невозмутимость.

– Мы не могли бы поговорить с глазу на глаз? – он наклонился почти к самому уху моей матери. – Вам не о чем волноваться, миссис Квентин. Вашему сыну будет оказана вся необходимая помощь.

Похоже, мать была рада, что он не стал грузить ее медицинскими подробностями. Она всегда была брезгливой. Помню, в детстве у нас каждый день бывало мясо, но сама она отказывалась даже прикоснуться к нему. Обернутое в несколько слоев целлофана, оно лежало в холодильнике, нарубленное мясником на аккуратные розовые кубики.

Шон повел меня к себе в кабинет, располагавшийся рядом с операционной. Сквозь стену доносился допотопный рок, не то «Аэросмит», не то «Бон Джови». Кто-то из хирургов назло интернам на всю катушку врубил самую худшую музыку, какую только мог найти. Вид у Шона был слегка растерянный. Он будто не знал, как меня воспринимать: то ли как пациентку, то ли как бывшую партнершу по сексу.

– Шон, просто скажи мне, что случилось, и все.

Он сунул руки в карманы пиджака.

– Самое главное: его состояние тяжелое, но стабильное.

Я облегченно вздохнула. По крайней мере, будет жить.

– Но ему потребуется ряд операций. Позвоночник, слава богу, цел, хотя сначала я испугался, что у него поясничный перелом. Беда в том, Элис, что сегодня мы его никак не можем прооперировать.

– Это почему же?

– Сначала мы должны получить токсикологический анализ крови. – Шон снова решился посмотреть мне в глаза. – Когда он поступил к нам, у него были галлюцинации. Ты знаешь, что он принимал?

Я сокрушенно вздохнула:

– Героин, метадон, кетамин, метамфетамин. Да что угодно. Можно сказать, он ходячая фармацевтическая лаборатория.

– Господи, Элис! – Выражение лица Шона являло собой смесь ярости и отчаяния. – Почему ты мне раньше не говорила?

Ответ застрял у меня в горле. Мне осточертело говорить на эту тему, потому что с кем только я не разговаривала. И с врачами, и с социальными работниками, и с наркологами, и с полицейскими. Достаточно того, что каждый день на моих глазах, образно выражаясь, поезд жизни моего брата медленно, вагон за вагоном, сходил с рельсов.

– Не хочешь посмотреть на снимки? Хотя предупреждаю, зрелище не для слабонервных.

Шон включил подсветку, и картинки заставили меня поморщиться. Пока я рассматривала их, Шон ледяным взглядом наблюдал за мной.

– Твой брат не смог внятно объяснить нам, что случилось, но судя по характеру и тяжести травм, произошло падение с приличной высоты.

Я вновь заставила себя посмотреть на снимки. Одна нога сломана в двух местах, кости второй – и бедро, и голень – раздроблены всмятку. Даже при самом благоприятном исходе операций он снова встанет на ноги не раньше чем через полгода.

Когда вышла из кабинета, меня трясло. Я прошла почти половину коридора, когда вспомнила, что даже не сказала Шону до свиданья. Мать сидела в той же позе, в какой я оставила ее, – вцепившись в дорогой ридикюль, будто кто-то мог вырвать его из рук. Казалось, у нее нет сил даже пошевелиться, но в конце концов она поднялась и пошла вслед за мной.

Палата Уилла выглядела крохотной, почти все место занимала его кровать, кислородный баллон и капельница с диаморфином, к которой он подключен. Брат крепко спал, зарывшись бледным лицом в подушку. Его сломанных ног было не видно – они оказались скрыты металлической рамой, которая предохраняла их от веса одеял.

– Он в сознании? – шепотом спросила мать.

– Нет, до утра будет спать под действием седативных препаратов, – пояснила я.

Мать внимательно посмотрела Уиллу в лицо, затем снова повернулась ко мне.

– Я ведь так на тебя полагалась, – тихо сказала она.

– То есть?

– Уилл ставил свой фургон рядом с твоим домом, – прошипела она. – Он ждал, что ты поможешь ему, но ты даже пальцем не пошевелила.

– То есть во всем виновата я?

Глаза моей матери поблескивали, как омытая прибоем галька.

– За помощью он пришел к тебе, а не ко мне.

– Замещение, – вырвалось у меня.

– Что-что? – Со стороны могло показаться, будто я сказала ей какую-то гадость. Она, довольная собой, шагала тропой войны, как вдруг я сбила ее мудреным словом.