Онлайн книга «Герда»
|
– Фу, – сказал Гоша. – Фу, – сказала я. Но Герда не удержалась и лизнула картину еще. Потом поглядела на меня. Морда у нее была вполне себе чистая, то есть все эти краски она с большим удовольствием съела. И не поперхнулась. – Я вызову полицию, – то ли пригрозил, то ли предположил Левиафанов. Дежавю. – И что ты скажешь полиции? – усмехнулась девушка. – Что твою картину слизали? А потом, я же говорю – ущерба нет. Картина только лучше стала. Была какая-то дурная глубоководная рыба… – Не какая-то, а латимерия, – возразил Левиафанов. – Латимерия, как символ древнего зла из бездны. – Ладно, была какая-то латимерия из бездны, – девушка закинула ногу на ногу. – А стало… Девушка сощурилась, поиграла бровями. Гоша с тоской поглядел на выход, но Герда, кажется, не собиралась отступать. Взгляд девушки упал на фигурку чугунного лося. – «Убили лося», пожалуй. Поздравляю, Левиафанов, ты нарисовал картину «Убили лося». Теперь ты настоящий передвижник. – Идиотка, – обиделся художник. – Меня в Испании выставляли. – Мало кого из Испании выставляют? Это не показатель. А лось – самое распространенное животное в нашей области. Должна признать, я тебя недооценивала. Девушка ухмыльнулась. Кажется, это была очень саркастическая девушка, видимо, из-за работы в художественном салоне она такой сделалась. Герда смотрела на картину пристально, словно размышляя – не добавить ли еще парочку штрихов? – Я думала, что тебя не любят все живые существа, – сказала она. – Но я ошибалась. Ты понятен собакам. – Да, – сказал Гоша. – Я… – попытался возразить художник. Но девушка его остановила. – В нашей скромной скобяной лавке родилось новое направление в мировой культуре, – сказала она. – Собачий примитивизм. Браво. Виват, Левиафанов. Виват. «Убили лося». Ура. Новый Шишкин явился. Угостись. Продавщица захлопала в ладоши и протянула художнику пакетик. Художник хрустнул челюстями. – Хотя, если честно, это не совсем ты нарисовал… – сказала девушка. – Слушай, Левиафанов, а я придумала, как тебе обрести бессмертие. Тебе надо завести вот такую собаку. Она будет рисовать, а ты при ней как бы импресарио… Тут и я немного посмеялась. Вообще, это, наверное, от жары. Странности всякие одна за другой, зубы бы не заболели, помню, когда ко мне дежавю тогда привязалось, и зубы тоже болеть взялись, и шорохи, день соскочил с рельсов и пополз по кругу, как паровозик в парке развлечений, полз, собака, по часовой стрелке, и в моей голове… Тьфу, только сейчас мне этого не хватало. Доктор пропишет мне стационар, когда узнает, что она разговаривает… А Левиафанов оскорбился, кажется, во всяком случае, покрылся вишневыми пятнами гнева. – Пойдем домой, – сказала я Герде. – Да, пойдем, – согласился Гоша. – Уже пора. В этот раз Герда не стала спорить, вздохнув хорошенько и свесив голову, она направилась к выходу. Ну и я тоже, что мне, на Левиафанова смотреть, что ли? – Вы куда? – нервно спросил художник. – А картина? – Хорошая картина получилась, – кивнула я. – Поздравляю. Бегом в Испанию, там вас уже ждут. Мессир Торквемада, слыхали про такого? Я умная. – Сикстинская капелла потрескалась, требуется художник, – неудачно пошутил Гоша. – Вы мне зубы не заговаривайте. – Художник попытался слезть с плетеного стульчика, но Герда опять на него посмотрела. – Надругались – и смеются… – Да дайте ему триста рублей, а то два года вонять будет, – сказала девушка. – Тысячу, – неуверенно потребовал художник. – Пятьсот, – согласился вдруг Гоша. – Это грабеж, – пискнул Левиафанов. – Герда улыбнулась еще раз. – Забирайте, – махнул он рукой. – Сугубо из любви к животным. – Поздравляю, Левиафанов! Ты пользуешься успехом. Гоша взял картину и начал ее разглядывать. Герда тоже смотрела на картину. Даже я начала смотреть на эту картину, погружаясь… – Сегодня же у нас вечер в кругу семьи, – напомнила я. – Симбирцевы готовят фондю, кажется. Фондю это, конечно, не подлещики, но Аделина трепещет в предвкушении грядущей семьи, а там все фондю уважают. Интересно, она и в семейной жизни кабанов из арбалета валить станет? – Дайте еще стольничек… – начал канючить Левиафанов. Гоша сунул картину под мышку, строго взглянул на Герду. Мы вышли на воздух. Саша ждала нас под деревьями, отгоняла веточкой тополиный пух. – Что-то купили? – поинтересовалась она. – Картину, – Гоша показал Саше живопись. Саша задумчиво осмотрела картину, промолчала, ничего не сказала. – Нам пора уже, – сказал Гоша. – Домой. – Да, хорошо. Я хотела у тебя, Гош, спросить кое-что… Я была умной девушкой, вздохнула и отправилась к остановке, а Сашка и Гоша отошли под липу. Стали о чем-то болтать, а я стояла себе. Домой не хотелось, тут мне больше нравилось. Интересно, если попросить папку купить здесь квартиру? Хотя вряд ли он согласится, отсюда через мост неудобно ездить, а одну меня никто жить не пустит, особенно после того, что случилось. Оставалось мечтать. Конечно, в солнечные корветы я уже не очень верила, но трамвай кое-какую надежду вселял. Если долго ждать на остановке, рано или поздно придет нужный трамвай, который умчит тебя… В сторону какого-нибудь там эльдорадо. Показался трамвай, но не тот, а вполне себе скучный, сарай на железных грохочущих колесах, совершенно с виду безнадежный, довезет тебя до остановки «Точприбор» и сгрузит там в вялые заросли барбариса. Трамвай не остановился, и нам пришлось его догонять, это было глупо и весело, я едва не подвернула лодыжку, а Сашка свистела вслед и грозила кулаком. Трамвай шел до моста, от моста добирались на такси, домой вернулись в сумерках. Дома было уютно и вечерне. На веранде под навесом дымил японский чайник, мама раскладывала по тарелочкам японские пирожные, по газону туда-сюда прохаживалась Аделина в белом дачном платье с кружевным зонтиком и арбалетом на плече. Отец как всегда сидел в уголке под фонарем и вязал мушки, Мелкий, привязанный короткой лямкой к большому гимнастическому шару, нарезал круги по газону, и все устремления его направлялись на то, чтобы от этого шара освободиться. Пахло печеной картошкой и свежим хлебом, но после фэнтезийного печенья все это особого вдохновения у меня не вызвало. Семейный тихий вечер, что может быть скучнее? Как бы подтверждая это, Герда немедленно растаяла в сумраке, а нам пришлось категорически соответствовать. Поскольку вечерние посиделки упрочняют незыблемость семейных ценностей, ну и прочее, от них не отвертеться, если мы не будем соответствовать, мама станет нервничать, а маме нельзя нервничать, у нее от этого волосы выпадают, а вес прирастает. |