Книга Парфетки и мовешки, страница 40 – Татьяна Лассунская-Наркович

— Понимаешь, пропал наш сюрприз, мы и подумали, не ты ли его взяла? — объяснила Липина.

— Я? — в изумлении воскликнула Савченко.

— Ну да, ты! Ведь ты ушла с урока пения, и тебя все время не было в классе, ну мы и подумали, не ходила ли ты к Малеевой — показать наш сюрприз, — продолжала Липина, заметно волнуясь и стараясь не обидеть подругу возможным обвинением.

— Нет, медам, я не брала рисунка. Да и зачем бы я понесла его показывать Малеевой, когда об этом даже и разговора не было?

— Но, видишь ли, рисунок исчез, а ты выходила, — настойчиво проговорила Замайко.

— И спрашивается, где ты была и что делала? — насмешливо добавила Исаева.

— Я была в дортуаре и не заходила в класс, — гордо выпрямившись, ответила Ганя, — а что я там делала, не касается никого, кроме меня.

— Вы видите! Я так и думала, она ни за что не сознается! — обрадовалась Исаева.

— Да в чем же я должна сознаться, когда я ни в чем не виновата! — нетерпеливо воскликнула Савченко, чувствуя подступающее раздражение.

— И она еще спрашивает, ха-ха-ха! Надо же дойти до такой наглости! — взвизгнула Исайка и громко добавила: — Что же ты думаешь, машер, мы не понимаем, что ты из зависти или уж не знаю, по каким там причинам, стянула рисунок.

— Я стянула? Как ты смеешь так говорить про меня? Я, Савченко, — и вдруг воровка! Боже мой, Боже!

Ганя схватилась за голову. Все вдруг побежало и завертелось перед ее глазами. Кровь громко застучала в ее висках; она пошатнулась, громко вскрикнула и упала без чувств.

Поднялась страшная суматоха. Кто старался поднять бесчувственную подругу, кто в страхе отскочил в сторону и широко открытыми глазами смотрел на побелевшее лицо Савченко.

Струкова поспешно принялась брызгать ей в лицо водой, тут же прикрикнув на встревоженных девочек:

— Ну чего торчите? Нет чтобы в лазарет за фельдшерицей сбегать!

— Да уже Тишевская побежала, — робко сказал кто-то.

— Хоть одна умная нашлась, — ворчала старуха, тщетно стараясь привести Ганю в чувство. — И с чего бы это она? Еще припадочная, спаси Господи, окажется!.. А такая здоровенькая на вид, щеки — как яблочки наливные, а вон как вдруг побелела.

В класс поспешно вошли фельдшерица и лазаретная девушка. Они ловко подняли бесчувственное тельце Савченко и торопливо отнесли ее в лазарет.

В классе было тихо. Девочки переговаривались шепотом, точно в комнате был кто-то тяжело больной.

— Медам, Савченко не виновата, это с ней от обиды сделалось, — взволнованно промолвила Липина.

— Конечно, Ганя не могла сделать такой гадости по отношению к классу. Да она и не мстительная вовсе: если бы на кого рассердилась, с тем бы и посчиталась, а не вымещала бы на остальных, не таковская, — горячо вступилась Тишевская.

— Это правда, — соглашались девочки.

— Но все же непонятно, куда девался рисунок?… — задумчиво протянула Липина.

— Да, странно… И обидно ужасно, — шептали малявки, искоса поглядывая в сторону Стружки.

— Ну и простофили же вы, как я посмотрю, — с презрительной гримасой процедила сквозь зубы Исаева. — Им эта комедиантка очки втирает, обмороками глаза отводит, а они и рады верить!..

— Не смей так говорить о Савченко! — с неожиданным жаром вступилась Грибунова. — Рисунок можно и другой нарисовать. Завтра же, я вам обещаю, медам, еще лучше постараюсь, вот увидите! А вот честь Савченко я не позволю затрагивать, слышишь ты, злая, гадкая девчонка? — и Грибунова выступила вперед, с негодованием глядя прямо в глаза Исайке.

— Ты как это смеешь так ругаться? Вот я сейчас пойду и скажу m-lle Струковой!

— Иди, жалуйся, кому хочешь.

— И пойду, и пойду! — взвизгивала Исаева. — М-lle Струкова, это ни на что не похоже!.. Грибунова позволяет себе Бог знает какие дерзости!..

— Что? Как ты сказала? — удивилась синявка.

— Ей-Богу, дерзости… И «гадкой» ругается, и «злой»! — Исаева неожиданно всхлипнула и прижала платок к сухим глазам. — И за что они меня все травят? Прямо житья нет!..

— Ну, матушка моя, нашла из-за чего реветь. Свои люди, сочтетесь, не Бог весть, какая беда у тебя приключилась. А еще трудно верится, что ты в долгу осталась. Знаю я, какой ты перец порядочный, кого хочешь на язык подденешь!

— Что вы, m-lle Струкова? Где же мне с ними… Я одна, а они все против меня, а больше всего эта самая хваленая Савченко. Вот и сейчас из-за нее все вышло.

— Да что вышло-то? С чего вы ссоритесь?

— Да как же, m-lle Струкова, напустились все на меня за то, что я не побоялась перед всем классом эту Савченко притворюхой назвать, а разве это не правда? Ведь она нарочно из-за рисунка комедию разыграла.

— Из-за рисунка? Какого рисунка? И какую комедию?

— Да она, m-lle Струкова, рисунок-то из зависти куда-то девала, ей-Богу!

— Ябедница!

— Фискалка!

— Врунья противная! — послышались возмущенные голоса.

— Вот, m-lle Струкова, они всегда так, вы теперь видите, я вам правду говорила, — выкрикивала Исаева.

— Потому что ты дрянь! — вне себя крикнула Грибунова, неожиданно очутившаяся рядом с Исаевой. — М-lle Струкова, мы не хотели доводить до вас того, что случилось в классе, а она наябедничала. Фискалка она, вот и все!

— Стойте, дети, так нельзя! Прежде всего, не ссориться. А теперь говорите толком, что у вас случилось? Из-за чего весь сыр-бор загорелся, и что за рисунок, и на что он Савченко понадобился?

— Это Исаева уверяет, будто бы Савченко его стащила, только мы этому не верим! — наперебой горячо заговорили девочки.

— Да какой рисунок-то? Объясните толком!

— Да сюрприз-то наш!

— А-а!.. Вот в чем дело! Ну, а Савченко тут при чем? Все я в толк никак не возьму…

— Да ни при чем она, а вот рисунок-то пропал, и куда пропал — неизвестно, а Исаева стоит на том, что его Ганя стащила…

— И с чего только тебе это в голову пришло? — сердито обратилась синявка к стоявшей перед ней Исайке.

— Да как же, m-lle, ведь вот они вам про то не говорят, что Савченко во время урока пения куда-то уходила и только недавно вернулась, а на расспросы отмалчивается. Они-то ничего не заподозрили, а я сразу сообразила, что неспроста она скрылась, а потом и выяснилось, что сюрприз исчез, так кто же его взял, как не она?

— Ну это, матушка моя, не твоего ума дело других судить, а на подругу из-за одного подозрения напраслину взводить тоже грех тяжкий. А что рисунка касается, так я этого дела так не оставлю! И уж виновную на чистую воду выведу и в пример прочим накажу. Ну-ка, Завадская, покажи пюпитр, — обратилась она к самой маленькой из девочек, сидевшей на первой скамейке у столика классной дамы.