
Онлайн книга «Мой внутренний Элвис»
Я не прочь отправиться к Ниагарскому водопаду, к маме и Кларе. У меня есть время да пара монет, поэтому я иду к телефонной будке, чтобы позвонить маме в отель. Это не так-то просто, мне вдруг отвечает какая-то чужая женщина, и я уже думаю, что ошиблась номером, но она мне просто говорит, сколько монет надо кинуть в автомат. А потом трубку берет мама. Я удивляюсь, потому что она вовсе не говорит «Антье, солнышко, где ты, мы все ужасно волнуемся!» и не рыдает. А просто спрашивает, есть ли что-то новенькое с тех пор, как она поговорила с папой час назад и ладим ли мы друг с другом так же здорово, как раньше. Папа ей не сказал, что я потерялась. — Да, — говорю я поэтому маме, — все идет по плану. Мы скоро найдем Нелли. И нажимаю на рычажок. Потом в трубке снова появляется незнакомая женщина и говорит, что мне нужно кинуть в автомат еще двадцать пять центов. Но у меня нет с собой двадцать пять центов, и я просто ухожу. Их проблемы, если они не берут деньги вперед. Я и сама не понимаю, отчего не сказала маме просто: мам, папа потерял меня. Наверное потому, что мне вдруг кажется: это я потеряла папу, а не он меня. Потом я сосредотачиваюсь, выхожу на дорогу и вытягиваю руку с поднятым большим пальцем. Мой палец одиноко торчит в темноте, а я вспоминаю Юргена Древса и его песню «Постель в чистом поле». Она была у мамы на старой кассете со шлягерами, которую мы с Кларой раньше слушали перед сном. Там он голосует на шоссе и поет «Стою на дороге уже битый час…», а нам с Кларой все время слышалось «Стою на дороге, уже битый щас». И мы никак не могли понять — если «битый щас», то кто его бил и как это вообще бывает. Спустя четверть часа в Эри, стоя в одиночестве с вытянутой рукой и поднятым большим пальцем на дороге, чувствуя, как все тело болит, словно меня лупили, я вдруг понимаю, как это, стоять на дороге «битым щас». «Надо рассказать об этом Кларе!» — думаю я, и вдруг около меня останавливается грузовик. Из окна выглядывает пожилой мужчина в синей бейсболке. — Хочешь поехать со мной? — Да, — говорю я, не задумываясь. — Куда тебе надо? — Государственный парк. Мужчина тянется к двери с моей стороны и открывает ее. — Get in [6]. Я закидываю рюкзак, а потом влезаю в машину вместе с гитарой. Я и не думала никогда, что это так трудно — забираться в грузовик. В фильмах люди так запросто запрыгивают в него. Даже в фильмах ужасов. Может быть, мне все-таки не стоит… но поздно. Я уже сижу в машине, и водитель газует. Меня подбрасывает на сиденье так высоко, что я наверняка вот-вот разобью головой ветровое стекло, и больше уже не надо будет раздумывать о том, не серийный ли убийца этот мужик. — Buckle up! — говорит мужчина одним уголком губ. Buckle up? Это какое-то извращение? Может быть, что-то вроде «раздевайся»? Или еще похуже? — Buckle up, girl, it’s the law! It’s the law? Неужели тут такие законы, что водителям разрешается насиловать несовершеннолетних пассажирок? Он вздыхает. Потом отрывает руку от руля и наклоняется ко мне. Черт, вот оно, начинается! Что же делать? Я вжимаюсь изо всех сил в сиденье, чтоб его рука не дотронулась до меня. Ой, кажется, он нагибается к моей правой груди. Я так прижимаюсь к сиденью, что совсем не дышу. Что же делать, что же делать? Дать ему по яйцам? Из этого положения у меня ничего не получится. Еще чуть-чуть, и он дотронется до меня. Я закрываю глаза. И ничего не чувствую. Снова открываю глаза. И вижу руку, вытягивающую ремень безопасности. Уф, водитель всего лишь хочет, чтобы я пристегнулась! Я беру ремень из его рук. — All right, — доволен он, — Держись закона и все будет хорошо! Это all right что-то мне напоминает. Я откидываюсь и смотрю на водителя в профиль. Ему уже около семидесяти, из-под бейсболки торчат седые волосы. У него лохматые белые брови и настоящий шнобель. И маленький рот, который выглядит даже как-то дружелюбно. Наверное, поэтому я и села к нему в машину. Я до сих пор не могу опомниться. И как я могла быть такой дурой? Но пока ведь он не сделал мне ничего плохого — может быть, и пронесет. А потом я вижу кое-что, и это меня сразу же успокаивает: на ветровом стекле у него висит игрушечный Элвис! Когда машина подпрыгивает на ухабах, Элвис танцует, как чумной. — Вы фанат Элвиса? — спрашиваю я и показываю на игрушку. Старик смеется. «Что-то типа того». Хм. В общем, не совсем. Жалко. — А ты фанат Элвиса? — он мельком смотрит на меня. — Да, — говорю я. Он смеется. — Нынче фанатов Элвиса полно. Не представляю, что он имеет в виду. — Но лишь пара человек знает, чего Элвис хотел на самом деле. Ага. — Знаешь, он был не просто тупой исполнитель шлягеров. Он хотел творить добро. Служить родине. Гм-гм. Я киваю. А что еще мне остается? — Но он допустил ошибку. Я снова киваю, хотя совершенно не понимаю, о чем это водитель толкует. Но с ненормальными надо во всем соглашаться, советует мама. — Я люблю Элвиса, — говорю я. — Правда? — Мужчина смотрит на меня и как-то странно улыбается. Покровительственно? Нет. Скорее, забавляясь. Словно я ребенок, который ничего не смыслит в жизни. Я больше не хочу с ним говорить и смотрю в окно. Грузовик заворачивает на темную улицу. Черт, все-таки все идет наперекосяк! Сердце судорожно бьется в горле. Стараясь, чтоб водитель ничего не заметил, я нащупываю ручку дверцы. Холодный металл под ладонью успокаивает меня. Как только машина замедляет ход на повороте, я рывком раскрываю дверь. Меня со всей силы бросает вправо, и я свешиваюсь над дорогой. — Что ты творишь, девочка? — орет водитель и тормозит. Я падаю обратно в машину. Он смотрит на меня. — Хорошо, что ты пристегнута. А потом едет дальше. Через пару минут впереди уже виднеется будочка информации Государственного парка. Грузовик останавливается. — Приехали. Никак не могу поверить в то, что я здесь. — Спасибо, — говорю я и отстегиваюсь. А потом открываю дверь, выкидываю из кабины рюкзак и спускаюсь с гитарой следом. Когда я наконец-то стою на земле и поднимаю рюкзак, водитель перегибается через мое сиденье: — Береги себя, девочка, и держись закона! Я киваю. Он захлопывает дверь, приставляет руку к козырьку бейсболки и уезжает. |