Онлайн книга «Тайна графа Эдельмута»
|
Сначала длинный нос чудовища-Шлавино оброс шелковистым белым пухом. Потом между глазами вырос большой крепкий рог. Затем появились два крыла — одно перепончатое, как у летучей мыши, другое поэтичное, как у лебедя. Туловище обросло ежовыми иглами. Промежду ушей выросли разляпистые лосиные рога. И весь он приобрел золотисто-черную раскраску тигра. Кровь у Бартоломеуса застыла в жилах. Скорчившись в жаровне, притих Мухер. Оба не отрываясь глядели на чудовище. А чудовище, шаря по полу своим пушистым длинным носом, искало оставшиеся несъеденными конфеты. Вот оно стукнулось рогами о стул. Недоуменно покачало головой… После чего озабоченно полезло на стол. Оттуда, шурша тонкими лапами — на пустую клетку… Над клеткой висело маленькое зеркальце. Встав на четыре задние лапы, чудовище передними четырьмя оперлось о стену, вытянуло тяжелую голову с рогами… — и ткнулось в зеркало. Короткий миг стояла тишина. Затем лабораторию огласил душераздирающий вопль. Трудно сказать, какому животному в большей степени он принадлежал. Тут был и отчаянный вой потерявшей хозяина собаки, и полный душевной тоски крик умирающего лебедя, и пронзительный писк заблудившейся летучей мыши, и грозный крик африканского животного «олифанта»… Бартоломеус сжал меч. Мухер закрыл голову руками. Оба ожидали чего угодно. Страшной смерти в муках. Явления Сатаны из недр ада… Ничего этого не произошло. Все так же отчаянно воя и на ходу пытаясь «сдернуть» с головы рога, чудовище-Шлавино сигануло с клетки, кинулось к лестнице и — тяп, тяп, тяп, тяп, тяп… — зашлепало мохнатыми паучьими лапами наверх, к выходу. Какое-то время в лаборатории стояла тишина. Даже Мухер затих, прислушиваясь. Потом сверху раздался пронзительный вопль: А-а-а-а-а-а!.. Кровь бросилась в лицо Бартоломеусу: он узнал голос Эвелины. Вытянув вперед меч, он ринулся по лестнице наверх. * * * Во дворе никого не было. То есть, конечно, наоборот — было полно народу: вопя, прижимаясь друг к другу и плача в истерике, слуги дружною толпой собрались неподалеку от дверей лаборатории. Но не было чудовища. — Эвелина? — крикнул, оглядываясь, Бартоломеус. — Отец, вы живы! Две маленькие руки обхватили его: Эвелина плакала навзрыд. — Я не знаю… я не знаю, как так получилось! — заливалась девочка слезами. — Оно… оно такое страшное! И я… я одна во всем виновата! — Где оно? — склонился к ней Бартоломеус. — Куда оно скрылось? Девочка растерянно покачала головой. — Я не помню… Оно так жалобно ревело! Держа наготове меч, Бартоломеус обежал весь двор. — Ищите! — крикнул он слугам. — Чего стоите? Возьмите что-нибудь себе в оружие — он опасен! Большая часть слуг тотчас куда-то подевалась. Оставшиеся четверо-пятеро вооружились вилами, косами, топорами — и помогли Бартоломеусу обыскать внутренний, а затем, закрыв внутренние ворота, — и наружный двор. Они осмотрели кухню, они осмотрели погреб, они осмотрели каждую комнату в доме — тщательно запирая после этого дверь, как распорядился Бартоломеус. Они заходили в жилища слуг и каждую хозяйственную постройку. Догадались спустить собак. Собаки бегали, вынюхивали, лаяли, но никого так и не нашли. И только спустя около получаса со стороны одной из угловых башен раздался ужасающий вопль. Все бросились туда. Стражник, сидевший в башне, был бледен, как привидение. Бедняга не мог даже стоять. Повиснув на руках у товарищей, он заплетающимся языком рассказывал, что только что по крепостной стене вскарабкался гигантский паук — полосатой окраски, с головой собаки и чудовищно оскаленной пастью. Тут стражник захрипел — хрррр… — и почти потерял сознание. Его привели в чувство, отхлестав по щекам. — Куда он делся? — вопросил Бартоломеус, легонечко встряхнув беднягу за шиворот. — Добрался до самого верха стены, — промямлил страдалец, — пробежал по краю… и сиганул в колючие кусты, — махнул он вяло рукой. — По ту сторону. …День клонился к вечеру. Хмурые слуги, то и дело вздрагивая и оглядываясь, потерянно бродили по двору и замковым покоям. Сидя на нижней ступеньке входной лестницы, Бартоломеус выковыривал кинжалом булыжник под ногами. — Одного я не пойму. Как в бокал Шлавино вместо ядовитого шарика попали волшебные конфеты? Да не одна — а самое меньшее три? Он в упор уставился на Эвелину, сидевшую рядом. — Я… я… — заикаясь, проговорила девочка, — я не хотела смерти графу Шлавино. И потому бросила вместо ядовитых шариков три волшебные конфеты. Они лежали рядышком, в вазочке… — Три? Но почему три? — Ах, просто я хотела, чтобы муха услышала три раза: «Ппык! Шшш… Ппык! Шшш…» Понимаете? Ведь шариков было тоже три. — Эвелина закрыла лицо руками. — Я не думала, не думала, что граф будет выглядеть так страшно! Бартоломеус осторожно погладил девочку по голове. — Объясни мне, недоумку: почему ты была так уверена, что Шлавино возьмет именно этот бокал? — Ах, ну ведь я сказала об этом мухе! — Мухе?.. — Бартоломеус нахмурился, припоминая что-то. — Ну да. Я хорошо запомнила эту муху из трактира «У золотой мельницы». Я нечаянно пришибла ей крыло, она лежала на полу и не могла видеть бокальчики. Но зато хорошо слышала, что я ей сказала — О-о! — вдруг привстала она со ступеньки, глядя в сторону. Со стороны черного входа на кухню внезапно появилась толпа слуг. Их высыпало не меньше двух дюжин. И все они, исподлобья глядя на Бартоломеуса, прямиком направлялись к нему. Причем в руках у некоторых все еще были топоры и вилы. Возглавлял их длинногривый Лошан. В руках его покачивалась петля, связанная из уздечки. — Беги, прячься! — Поспешно вскочив со ступенек крыльца, Бартоломеус подтолкнул Эвелину к двери во внутренние покои. Затем со звоном выхватил меч. * * * Приблизившись, слуги медленно начали окружать крыльцо. «Ничего, есть возможность запереться в башне», — мелькнуло в голове у Бартоломеуса. Он кинул быстрый взгляд на дверь, за которой только что скрылась Эвелина. — Ваше сиятельство! — произнес Лошан, выступая вперед. — Нет, приятель, так просто ты меня не возьмешь! Меч предупреждающе рассек воздух. — Но, ваше сиятельство… — Уведи всех обратно на кухню и дайте мне и ее сиятельству спокойно уйти. Обещаю никого не тронуть! — Но, ваше сиятельство!.. |