Книга Новая Луна, страница 44. Автор книги Йен Макдональд

— Это если говорить о поверхности, — намекает Лукас.

Рафа ловит мяч.

— Поболтаю-ка я с Ником Воронцовым, — говорит он. Кивает матери и вскакивает: пора принимать решения, пора действовать.

— Если просто позвонить, можно сэкономить несколько часов, — замечает Лукас.

— Вот потому я и хвэджан, брат. Чтобы вести дела, надо общаться.

Лукас кивает. Настал момент для маленькой уступки. Пусть мать видит, что ее мальчики едины.

— Добейся успеха, Рафа, — говорит Адриана.

Лицо ее сияет, глаза ясные. Она сбросила разом много лет. Лукас видит Адриану Корту своего детства: устроительницу империи, создательницу династии; фигуру в дверном проеме берсариу. Шепот мадриньи Амалии: «Скажи маме „спокойной ночи“, Лукас». Запах ее духов, когда она наклоняется над кроваткой. Она по-прежнему им верна. Люди хранят ароматам верность, какой не удостаивают никакие другие личные украшения.

— Так и сделаю, майнзинья. — Самое интимное словечко для обозначения нежности.

Муха-шпион, невидимая, выбирается из щели и летит за Рафой.

Синяя электрическая молния бьет Лукасинью прямиком в мышцы пресса. Синее пятно присоединяется к красным, пурпурным, зеленым, желтым. Его обнаженное тело почти целиком в пятнах. Он разноцветный арлекин, яркий, как гуляка во время Холи.

— Ух ты! — говорит Лукасинью, когда галлюциноген начинает действовать. Он поворачивается, получает выстрел из шмяк-пистолета, и мир превращается в миллионы бабочек. Он с дурацкой улыбкой вертится посреди торнадо из иллюзорных крыльев.

Эта игра зовется Охота, и играют в нее по всему аграрию Мадина — голыми, с пистолетами, которые стреляют случайно подобранными разноцветными галлюциногенами.

Бабочки раскрывают крылья, соединяются и сцепляются ими. Реальность возвращается. Лукасинью ныряет под крону высоченного плантайна. Под его босыми ногами гнилые листья, превратившиеся в слизь. Он движется вперед, держа пистолет наготове, все еще зыркая по сторонам широко распахнутыми глазами и поскальзываясь после синего зелья. Он разбивался на бриллиантовые плитки, взлетал вдоль стены бесконечного небоскреба, смотрел, как мир окрашивается в пурпурный цвет, был большим пальцем на собственной левой ноге в течение, кажется, вечности, преследовал и уходил от погони среди высоченных цилиндров пестрого света, становился жертвой метких стрелков, засевших высоко среди зарослей ямса и дхала.

Листья шелестят: кто-то идет. Прижав ствол шмяк-пистолета к щеке, Лукасинью ныряет под листву и оказывается посреди маленькой влажной лужайки, тайного гнезда, где воздух пьянит голову запахами зелени и гнилья.

Что-то касается его затылка.

— Шмяк! — говорит женский голос.

Лукасинью ждет укола от попадания чернил, путешествия в иную реальность. Он пришел на эту вечеринку, потому что ее устроили в Тве и потому был шанс повстречать Абену Асамоа. Партизанские игры не в ее стиле. Но ведь это увлекательно — гоняться за кем-то и уходить от погони, теряться и время от времени чего-то немного бояться, колотить людей до крови и стрелять, целиться в них из укрытия так, чтобы они и не поняли, что в них попало, и в свой черед получать заряды. Дуло, упершееся в шею, — это сексуально. Он весь во власти этой девушки. Беспомощность возбуждает.

Щелкает курок. Ничего не происходит.

— Вот дерьмо, — говорит девушка. — Пусто.

Лукасинью перекатывается и вскакивает, нацеливает на нее шмяк-пистолет.

— Нет-нет-нет-нет! — вскрикивает девушка, вскидывая руки: «Сдаюсь». Это Йа Афуом Асамоа, абусуа-сестра Абены и Коджо. Леопардовая абусуа. От системы родства АКА болит голова. На ее коже пять цветных отметин: верхняя часть правого бедра, левое колено, левая грудь, левое бедро, правый висок. Лукасинью жмет на спусковой крючок. Ничего не происходит.

— Пусто, — говорит он.

Тот же сигнал раздается по всей трубоферме, вдоль высоких террас и снайперских гнезд в солнечной матрице. Пусто. Пусто. Звуки угасают в туннелях, которые соединяют трубы агрария. Пусто. Пусто.

— Повезло тебе, — говорит Лукасинью.

— В каком это смысле? — парирует Йа Афуом. — Ты стоял передо мною на коленях. — Она окидывает его взглядом с ног до головы. — Да ты весь в краске! Тебе надо искупаться. Идем. Это лучшая часть. Рыбы не боишься, верно?

— А что такое «рыба»?

— Она водится в прудах. Еще там лягушки и утки. Некоторые люди с ума сходят от самой мысли о том, что их коснется нечеловеческое живое существо.

— По-моему, игра ненормальная какая-то, — говорит Лукасинью. — Чем чаще в тебя попадают, тем проще в тебя попасть.

— Она кажется ненормальной, только если играть ради победы, — говорит Йа Афуом.

На высоком настиле обустроен бар. Выпивки и вейперов там в достатке, но в мозгу Лукасинью так много веществ, что больше ему не хочется. Бассейны уже полны. Голоса и плеск разносятся по всей шахте трубофермы. Лукасинью осторожно опускается в воду. Может, рыбы кусаются или присасываются или вдруг какая-нибудь из них может заплыть внутрь его члена? Слабогаллюциногенная краска для кожи растворяется в воде; вокруг него расплываются гало красного, желтого, зеленого и синего цветов. Что будет от такого с рыбой? А с людьми, которые съедят эту рыбу? Он и помыслить не может о том, чтобы съесть то, что побывало в этой воде. Он и помыслить не может о том, чтобы съесть существо, у которого имеются глаза.

— Эге-гей! — Йа Афуом с плеском падает в воду возле него. Бедра, зады соприкасаются. Ноги переплетаются. Они трутся друг о друга животами, пальцы их гуляют туда-сюда.

— Что тут у нас, рыба?

Йа Афуом хихикает, и как-то вдруг оказывается, что Лукасинью держит одной рукой ее грудь, а ее пальцы ласкают его зад. Он запускает руки глубже в воду, теплую как кровь, ищет складки и секреты.

— Какой же ты шалун…

У нее лучшая задница после Григория Воронцова. Потом у него встает, и они касаются друг друга лбами и смотрят друг другу в глаза, и она над ним смеется, потому что голые мужчины выглядят нелепо.

— Я всегда слышал, что девушки Асамоа вежливые и робкие, — дразнит Лукасинью.

— Кто тебе такое сказал? — говорит Йа Афуом и тянет его к себе.

Абена. Мелькает за помидорными зарослями. Идет прочь от бара, к служебному туннелю.

— Эй! Эй! Абена! Подожди!

Он выскакивает из бассейна. Абена поворачивается, хмуря брови.

— Абена! — Он несется к ней. Наполовину вставший член болезненно мотается из стороны в сторону. Абена вскидывает бровь.

— Привет, Лука.

— Привет, Абена.

Подходит Йа Афуом, обнимает его одной рукой.

— С каких это пор? — говорит Абена, и Йа Афуом с улыбкой прижимается ближе. — Развлекайся, Лука. — Она уходит прочь.