Онлайн книга «Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти»
|
– Но, по крайней мере, теперь все убедились, что я тут ни при чем. – Ну, Вернон, знаешь, хахх-хааа… Она издает один из тех недоверчивых смешков, негромкий такой гортанный смешок, который означает, что ты – единственный мудак во всей вселенной, который искренне верит в то, что ты сейчас сказал. Кстати, обратите внимание, насколько популярны они стали за последнее время, эти ёбаные смешки. Попробуйте подойти к любому раздолбаю и что-нибудь сказать, ну, что вам в голову взбредет, вроде: «Небо – синее», – и вместо ответа вы получите один из этих ёбаных смешков, я вам гарантирую. Потому что именно таким образом народ теперь крутит колесо фортуны, вот какую истину я для себя усвоил. Фактическое положение дел уже никого не ебёт, пипл просто усмехается себе под нос, и все дела, типа: ага, конечно… – Я в том смысле, что – ну, сделанного все равно не поправишь, – говорит она. – У тебя же на самом деле нашли этот ужасный каталог, и наркотики… Ужасный каталог, вы поняли? У нее, наверное, целый комод набит этим бельем, а каталог теперь ни с того ни с сего стал ужасным. Но я не обращаю внимания на каталог и сразу перехожу к наркотикам. – Черт, да сейчас куча народу подсела на это дерьмо – к тому же, это было даже не мое. – Я прекрасно знаю, что каталог был мой – что такое на тебя нашло? Часом, не Хесус Наварро тебя во все это втянул? – Нет, конечно. – Я не хочу сказать ничего плохого, но… – Я знаю, ма, мексикосы, они немного слишком колоритные. – Ну, я всего-навсего хотела сказать, что они более, более яркие, чем мы. И еще, Вернон, что это за слово такое, мексикосы, они – мексиканцы, надо же иметь хоть какое-то уважение к другим людям. Вероятность того, что в нашем с матушкой разговоре проклюнется слово «трусики», тяготеет к астрономически малым величинам. Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Не первый день знакомы. В лучшем случае она скажет: «нижнее белье» или еще какую-нибудь херь в этом же духе. И я почти с ужасом понимаю, что просто не смогу сделать ноги от матушки, пока она вот такая. Только не сегодня, только не сейчас. Мне нужно как следует все обдумать, одному. – Пойду подышу воздухом, – говорю я и встаю со скамейки. Матушка раскидывает руки в стороны. – Нет, вы только подумайте – как это называется? – Да нет, я просто в парк схожу или еще куда. – Но, Вернон, скоро одиннадцать часов ночи. – Ма, перестань ты дурью маяться, меня привлекают как соучастника по делу о групповом убийстве… – Не смей ругаться на мать – после всего, что мне пришлось пережить! – Я не ругался! Повисает пауза: ей как раз хватает времени, чтобы сложить руки на груди и утереть плечом левый глаз. Жуки-щелкуны отрываются где-то поблизости, а впечатление такое, что это у нее потрескивает кожа. – Знаешь что, Вернон Грегори, будь сейчас здесь твой отец… – И что бы он сделал? Я всего-навсего хотел сходить в парк. – А я всего-навсего хотела сказать, что взрослые люди зарабатывают деньги и вносят свой вклад, пусть небольшой, то есть встают по утрам пораньше, то есть я хочу сказать, в этом городе, наверное, тысяча детей, и что-то никто из них не гуляет в парке но ночам. Вот так, тихо и с любовью, она спускает меня с поводка и доводит до той точки, за которой ты начинаешь смотреть на себя и слышать себя вроде как немного со стороны и понимать при этом, что вот сейчас это как бы не совсем твое тело начнет совершать как бы не совсем свойственные тебе поступки. – Да? – говорю я. – Да? Тогда у меня для тебя кое-какие новости, с пылу с жару! – Что такое? – Я даже и говорить тебе не хотел, пока, но если ты вот так со мной – я уже говорил с мистером Лассином насчет работы, поняла? – Да? И когда ты приступаешь? По губам у нее пробегает тень улыбки. Она прекрасно отдает себе отчет в том, что я сейчас собственными руками рублю себе бревнышки для креста. Брови у нее уже вскинулись выше, чем Христос на распятии, я вижу, к чему она готовится, и это подхлестывает меня еще того сильнее. – Может, даже завтра. – И что это за работа? – Просто помощником, и все дела. – Я была когда-то знакома с женой Тайри, с Хильдегард. Таким образом она поднимает ставку: чтобы я, типа, имел в виду, что она в любой момент может случайно встретиться с женой Тайри. Но я туго держусь взятой линии; я на все готов, чтобы в очередной раз не проиграть в нашей игре в ножички. Моя старушка в ножички не проигрывает. И эту партию она еще не проиграла. – Да, а как насчет доктора Дуррикса? Я просто умру, если полиция еще раз приедет к нам домой… – Я могу работать по утрам. – А что подумает Тайри Лассин, если ты не будешь выходить на полный рабочий день? – Мы с ним обо всем уже договорились. – Значит, теперь, раз ты у нас уже такой взрослый, и все такое, ты сможешь платить мне немного денег – за жилье. – Да, конечно, ты можешь забирать большую часть денег – да хоть все эти деньги, если тебе нужно. Она вздыхает так, словно я уже задолжал ей за постой. – Первым делом нужно будет рассчитаться с электрической компаний, Вернон, – когда у тебя первая получка? – Ну, может быть, удастся взять аванс. – Без какого бы то ни было послужного списка? – А почему бы и нет? – говорю я, щурясь в темное ночное небо. – Ну, а теперь я могу пойти и погулять в парке? Она мечтательно прикрывает глаза, ее брови в невинном восторге взлетают выше некуда. – А разве я говорила, что не разрешаю тебе ходить в парк… Вряд ли стоит особо говорить о том, что нет ни хуя никакой такой работы. И вот он я, стою, как говна объевшись – от того, что я только что натворил, – и в лицо мне дует пахнущий текилой ветерок. Вранье кишит вокруг меня, как муравьи на муравьиной куче. – Теперь тебе, наверное, нужно будет давать по утрам с собой что-нибудь на обед, – говорит матушка. – Да нет, обедать я буду приезжать домой. – От Китера? В такую даль? – Двадцать минут на велике. – Да что ты говоришь, туда на машине-то ехать почти двадцать минут… – Не-а, я знаю, где и как срезать. – В общем, лучше я, наверное, созвонюсь с Хильдегард Лассин и узнаю, чего они хотят. Глупость какая-то, честное слово. – Ладно, ладно, обеды буду брать с собой. |