Онлайн книга «Пчелиный волк»
|
Трибуны разразились завистливыми аплодисментами. Пендрагон с достоинством кивал из VIP-ложи. – Претенденты, на ристалище! – провозгласил ведущий. – Начнем же поэтический ристаж! – Поэтический дристаж, – не удержался Коровин. Калитка отворилась, и на арену организованным строем вышли поэты. Свинья смерила претендентов оценивающим взглядом. Публика сдержанно захлопала. Претендентов оказалось не так уж много, штук восемь. Видимо, кроме покойного ныне Персиваля Безжалостного и его здравствующего ученика и последователя, ценителей художественного слова во Владиперском Деспотате было немного. – Перекличка! Каждый… – Не надо переклички, – провозгласил со своей трибуны Пендрагон. – Пусть каждый представит себя сам. – Отличная идея! – подхватил ведущий. – Очень демократично! Итак, каждый певец, то есть поэт, представляет себя сам! А пока пройдите на трибуны и выходите по одному! Начнем же, о други, наш фестиваль! Первый участник! Первый претендент сделал шаг вперед. – Претендент Снегирь, – объявил он громко, с достоинством. Снегирь ничем примечательным не отличался, разве что чернильница на шее и оранжевый воротник на сюртуке. Все. – Приступай, – велел ведущий. Снегирь кивнул. – Коктебель, – объявил он. И зачитал: Карадаг в тумане. Лед с горных вершин стекает в мое сердце. Придет осень, и я сойду к теплому морю, пальцы ног моих окунутся в прах мертвых ракушек. Большая корова пробьет рогом хрустальную сферу, солнце юга наполнит мою душу золотым сияньем. И над полями прошла гроза, опьяненный бурей, я окуну пальцы рук в золотой песок и брошу взгляд в даль. И оттуда, из-за убегающего горизонта, мне улыбнется он, Борхес. На ристалище стало тихо. Круто, подумал я. Кипчак посмотрел на меня с недоумением, Коровин стукнулся головой о решетку. – Кто такой Борхес? – шепотом спросил Кипчак. – Видишь ли, Кипчак, – принялся объяснять я. – Вот когда к твоей маме приходят подружки, они о чем говорят? – Ну, не знаю… О погоде. – А когда к этому Снегирю приходят друзья, они говорят о Борхесе. Понятно? – Понятно, – вздохнул Кипчак. Снегирь поклонился. По трибунам перекатились жидкие хлопки. Пендрагон задумчиво покивал. Свинья издала полный сомнения кишечнополостной звук. – Нескладно что-то, – сказал ведущий. – Рифма где? Рифму-то почему не дал? – Это верлибр [23] , – с гордостью ответствовал Снегирь. – Тут рифма не полагается. – Ладно, иди отсюда, Тулуз-Лотрек [24] , – ведущий сделал презрительно-прогоняющий жест. – Не полагается… Так и я могу сбацать. Следующий! Снегирь удалился, а его место занял другой претендент, с бородой и без чернильницы, в пиджаке, однако. – Претендент Тытырин, – объявил претендент. – Прочту настоящие стихи. Тытырин закрыл на секунду глаза, затем сразу выдал: Сторона ты моя, покос. Сторона ты моя, дорога. Перекошенный дом, откос, Горсть земли да воды немного… В последующих строфах рассказывалось про копны, лихую молодецкую удаль и глубокую грусть, про запах свежесрубленных берез и про разливающийся по вечерам малиновый перезвон и песни соловья. Грусть… Но грусть не отменяет беспощадности. Скоро я узнаю. На ристалище развернулся экшн – перед самыми песнями соловья Тытырин выхватил из-за пазухи шапку и быстро надел ее на голову. И окончится здесь мой путь. Тут, сегодня, под небом синим Я прильну на широкую грудь Той земли, что зовется… Тытырин охнул и лихо хлопнул шапку оземь. Трибуны захлопали оживленней. Свинья хрюкнула. Пендрагон одобрительно кивал. – Молодец! – Ведущий хлопнул Тытырина по плечу. – Персиваль был бы тобой доволен. Только не в тему немного. При чем тут Россия, мы в Деспотате. – Я могу по-другому, – Тытырин схватил ведущего за руку. – Вот так. И окончится здесь мой путь. Тут, сегодня, под небом Карпат Я прильну на широкую грудь Той страны, что зовут Деспотат! – Это хуже, – поморщился конферансье. – Карпаты какие-то… Шагай, Гарин-Михайловский [25] , шагай! Претендент Тытырин поклонился и удалился на трибуны. – Претендент Ямомото, сёгун Внутреннего Предела, – объявил конферансье. – Почетный лауреат Первого Открытого Поэтического Турнира. Приветствуем. Трибуны приветливо приветствовали прошлогоднего лауреата, весьма походившего на самурая. Как бы подтверждая свою самурайскую сущность, Ямомото выхватил меч, произвел несколько выпадов. Свинья с опаской посторонилась на окраину арены. Зрители одобрительно загудели. Ямомото резко спрятал меч в ножны и хриплым гортанным голосом произнес: Сакура зацвела зимой И сразу опала, Увидев глаза дракона. А этот Ямомото оказался блюдолизом. Глаза дракона – это круто, глаза дракона – это звучит. – Неправильный размер, – покачал головой Коровин. – Хайку не так сочиняется… – А мне понравилось, – сказал Кипчак. – Только что такое сакура? – Это черешня, – объяснил я. – А что такое черешня? Что такое черешня, я объяснить не успел. Трибуны взорвались аплодисментами. Хлопал даже Пендрагон. Потихоньку так, значительно. Свинья вздрогнула. Я надеялся, что после такого триумфа Ямомото, как всякий честный самурай, покончит с собой, но Ямомото меня разочаровал. Кодекс Буси-до был ему явно чужд. Ямомото сделал сердитое лицо и вышел в калитку. – Претендент Ракитченко, – объявил ведущий. На арену выбрался здоровенный слонообразный парень. Какой-то нечесаный и немытый, в больших, похожих на корыта сапогах. – Ракита, давай побыстрее, – попросил ведущий. – Хорошо, – сказал Ракитченко. – Мое стихотворение называется «Без ушей». Ракитченко достал из-за пазухи листок бумаги и начал тихо и без выражения читать: |