Книга Кошки ходят поперек, страница 31 – Эдуард Веркин

Найм грохнул автомат на стол, посмотрел в утешительный потолок, вздохнул и принялся опять изучать журнал.

Класс ждал. Всем было известно, что безобидный, в общем-то, Найм мог и разозлиться. Особенно если его хорошенько оттерзать двумя-тремя неумехами. А рассвирепевший Найм начинал ставить «неуды» в хаотическом порядке, и эти «неуды» потом приходилось зверски отрабатывать.

– А давайте-ка мы испытаем нашу новенькую, – промурлыкал Найм. – Лариса... Прошу вас, Лара.

У наших преподов привязываться к новеньким – просто какая-то болезнь. Впрочем, наверное, не только у наших. Везде такие скучные дела. А так и след! Новеньких надо трепать! Чтобы мало им не было, чтобы чувствовали железную лапу на своих тощих аристократических шеях...

– Вы, кажется, не слышите, Лара? – проворковал Найм.

Тут я понял, что Найму уже донесли про инцидент в спортзале. Донесли про унижение Автола, и Найм, как каждый уважающий себя преподаватель, собрался расквитаться за коллегу. Хотя, насколько я знал, Автола Найм не уважал совершенно. Но мужская солидарность, тут уж ничего не поделаешь.

Растерзание Лары было заготовлено заранее.

– Вы не слышите... – уже утверждающе произнес Найм. – Что же, хорошо...

Лара вышла к столу.

Взяла автомат. Автомат ей совершенно не шел. Он был большой и тупой, и ни к месту совершенно, гнусное сочетание получилось.

– Разбирайте, – предложил Найм.

Лара не разбирала.

– Что? Вы, дорогуша, не умеете разбирать автомат?

– Не умею, – ответил Лара.

– Тут вообще кто-нибудь чего-нибудь умеет? – простонал Найм. – Есть хоть один умеха?

– Я умею, – отозвался Чепрятков.

– Помолчи, балбес. Вы меня вообще утомили, – сказал Найм. – Я от вас устал, граждане. Пошли вон.

– С уроков отпускать запрещается, – напомнила Зайончковская.

– А я вас не отпускаю, я вас выгоняю. Хотя нет, не выгоняю. Положи автомат! – рявкнул Найм на Лару.

Лара положила.

– На место ступай.

Лара отправилась к стене.

– Вы бесполезны, – с горестью сказал Найм. – Вы ничего не можете, не умеете и не хотите. Вам бы только учителей обижать! Уйду в Кадетский корпус, меня туда давно зовут...

Найм почти что всхлипнул.

– Не уходите, – попросила за всех Зайончковская.

Найм был полезен. Организовывал школьные вечера, походы, поездки в Великий Устюг и в другие интересные места. Хорошо организовывал, с душой. Пусть лучше он их у нас бы организовывал, чем в Кадетском корпусе.

– Покуситься на бедного учителя... – продолжал Найм. – Как не стыдно...

– Ничего себе бедный! – вставил Чепрятков. – На «Хаммере» ездит!

Найм молча отстегнул с пояса штык-нож и воткнул его в стол.

– Вот вы думаете, вы такие умные. – Найм оглядел нас взглядом бывалого рэмбо. – А между тем вычислить напавшего на Аверьяна Анатольевича – раз плюнуть!

– А чего его вычислять-то? – сказал Чепрятков. – Это Гобзиков. Это и так всем известно...

– Это не доказано, – привычно вмешалась Зайончковская. – Ты, Чепрятков, какой-то баран упертый просто...

– Гобзиков, Гобзиков, – не услышал Чепрятков. – Гений зла, буквально Владыка Тьмы.

Класс, само собой, засмеялся. Гобзиков – и Владыка Тьмы – это сильно.

– Повторю, что вычислить покушавшегося – плевое дело. Я смогу это сделать за десять минут.

– Это невозможно, – сказала Зайончковская. – Тут нужен детектор лжи...

– Не нужен никакой детектор лжи, – безапелляционно заявил Найм. – Десять минут – и все. Военно-полевая психология позволяет определять, врет человек или нет, с вероятностью до девяносто восьми процентов. Попробуем?

– Давайте, – за всех ответил Чепрятков.

– Отлично. Но надо, чтобы вы выполнили одно условие.

– Выполним условие, правда, черви?

– Тогда слушайте. Этот метод основан на следующем. В некоторых органах человеческого тела очень много кровеносных сосудов. Например, в ушах. Когда человеку стыдно, когда он совершил какой-нибудь нехороший поступок, у него повышается давление. Контролировать это мыслью невозможно, давление все равно повышается. Кровь приливает к ушам, а они краснеют. Только для того, чтобы определить виновника, нужна тишина. Вы должны молчать и слушать.

– Чего слушать-то... – начал Чепрятков, но осекся.

– Слушайте.

Мы стали слушать тишину. Найм смотрел на нас. Вернее, не на нас, а на каждого. И одновременно на всех. Как плакат, призывающий записываться в добровольцы.

Попялившись так минуты три на всех, Найм приступил к персональной обработке. Смотрел уже на каждого, начиная с первой парты.

Почти все не выдерживали и отворачивались. Лара тоже отвернулась.

Выдержал Шнобель. И уши у него не покраснели. Но зря это Шнобель так, надо было быть как все, надо было отвернуться, а не демонстрировать так уж явно свою кристальность и незамутненность. Когда дело дошло до меня, я отвернулся. Найм пополз взглядом дальше.

Чепрятков тоже выдержал и не отвернулся. Гаишные близнецы покраснели не только ушами, а всей головой, а отвернулись заранее. Но поскольку все знали, что близнецы, в общем-то, дураки, подозревать их в нападении на физрука было глупо.

Вера Халиулина не покраснела и не отвернулась – такой человек, как Халиулина, не краснел и не отворачивался никогда, поскольку никогда никого не обманывал.

Найм пошел сверлить по второму кругу. Глаза его резали воздух мощным лазерным прицелом – вполне возможно, обезьянья диета сообщала организму какую-то дополнительную энергетику.

И я вдруг почувствовал, как к голове начинает подкатывать тепло.

Не знаю, что это было. То ли на самом деле военно-полевая психология, то ли просто я сам стал слишком сильно убеждать себя в том, что уши у меня не покраснеют, и они, конечно, покраснели.

Тепло растекалось из шеи, распространялось по затылку и медленно вползало в слуховые анализаторы. Уши краснели, уши пылали. Я даже сделал невольное движение, собираясь потрогать их и как-то остудить своими холодными, как Северный полюс, руками. Класс плавился под взглядом Найма, растекался теплой смолой – видимо, прикладная психология на самом деле являлась эффективным средством.

– Прекратите это! – неожиданно крикнула Мамайкина. – Это Гобзиков сделал, я сама видела, как он к Лицею подкрадывался. Прекратите!

Нервничала. Может, за меня боялась? Может, она догадалась, что это мы со Шнобелем на Автола напали, и теперь опасалась за своего бойфренда?