Онлайн книга «Кошки ходят поперек»
|
Но приятно мне от этого почему-то не стало, только уши сильнее нагрелись. И еще я вдруг заметил, что уши горят не только у меня. Маленькие аккуратные уши Ирины Зайончковской тоже обрели цвет флага Китайской Народной Республики. Не знаю отчего, может, у Зайончковской какие свои скелеты в шкафу были, не знаю. Это заметил не только я, это заметил и Чепрятков. И Чепрятков отомстил за дезодорант. – Господа лицеисты! – воззвал он. – А я зря грешил на Гобзика! Не Гобзик это! Это Зайончковская! Староста от неожиданности раскрыла рот. – Да-да, это Зайончковская! Поглядите, как она покраснела! Как сковородка! – Зачем ей это надо? – спросила Лазерова. – Ты, Чепрятков, просто какой-то гонщик, гонишь без тормозов... – Молчи, Указка, – хаманул Чепрятков. – Сейчас все объясню. Шнобель проскрежетал брекетами. Придет домой, изобразит в тетрадке Чепряткова. Чепрятков с искаженным лицом будет висеть на мясницком крюке, наряженный при этом в строгий черный сюртук, высокие кожаные ботинки, крупновязаную жилетку. – Сейчас все объясню, – сказал Чепрятков. – Она, то есть Зайончковская, в Автола тайно влюблена! Написала ему письмо – типа, Аверьян Анатольевич, я ваша навеки... Зайончковская деревенела. Не одеревенела, а деревенела – постепенно превращалась в скульптуру деревянного зодчества. От такого кто хочешь одеревенел бы. Найм грыз ручку, видимо, раздумывая, что ему предпринять. Вмешаться ли в процесс или подождать, пока мы сами друг друга перебьем. – А Автол ей, значит, отказом ответил: говорит, я слишком прожжен, чтобы со всякими соплючками возиться. Вот Зайочковская его и невзлюбила. И решила отмстить! Чепрятков хихикнул. – Заткнись, Чепрятков, – посоветовал Антон Бич. – Это жестокая месть отвергнутой женщины, – не заткнулся Чепрятков. – Она, значит, Автолу говорит... – Помолчи, на самом деле, – негромко сказал Найм. Но Чепрятков не хотел помолчать, Чепрятков хотел высказаться: – Она и говорит Автолу: «Я, такая простая русская...» – Чепрятков, заткнись! – потребовал Антон Бич уже решительнее. – Сам заткнись! – разозлился Чепрятков. – Твоя подружка из-за любви на стену лезет, на педсостав уже нападать стала, а ты ее утешить толком не можешь! Антон молча бросился к Чепряткову. Чепрятков стал счастливо разворачиваться в боевой порядок, но тут Зайончковская закричала: – Антон! Теперь уже не только уши, теперь пламенело уже все лицо старосты, уже сплошной КНР, уже сплошной цзянь цзиминь. Бич замер. – Антон! – Зайончковская бешено огляделась, затем выбежала из кабинета. Антон Бич рванул за ней. – Осторожнее там, Антоха! – крикнул вслед Чепрятков. – Истерия передается по наследству! Бич выскочил из класса. Класс осуждающе поглядел на Чепряткова. Лю – это святое, над этим даже Чепряткову глумиться возбранялось. А она совершенно спокойно сидела. Наверное, она не верит в лю. – Что смотрите, черви? – пренебрежительно хмыкнул Чепрятков. – Не надо так на меня смотреть... А ладно, смотрите, мне плевать... Чепрятков развалился на стуле, достал щипчики и принялся обкусывать ногти. Найм медленно подошел к нему. – Ну чего еще? – буркнул Чепрятков, не отвлекаясь от ногтей. – Вытяни руку, – велел Найм. – Зачем? – Вытяни, – сказал Найм. Чепрятков спрятал щипчики и с равнодушием вытянул руку, повернутую вверх ладонью. Найм придвинулся к Чепряткову вплотную. Кажется, Найм доставал что-то из внутреннего кармана пиджака. Что он доставал, мне было не видно из-за спины обэжиста, но зато мне было прекрасно видно лицо Чепряткова. Чепрятков перестал веселиться, побледнел и даже облизнулся от испуга. Найм шагнул в сторону, и я увидел. В руке Чепряткова была зажата граната «Ф-1». Разлет осколков сколько-то там сотен метров. Смерть всему живому. А на пальце Найма было надето кольцо. – Ну, – смиренно улыбнулся Найм. – Веселись. Класс вздохнул. – Что? – проблеял Чепрятков. – Веселись, говорю. – Голос Найма стал строже. – Ты же веселился вроде как... Веселись! – Борис Михайлович... – пролепетал Чепрятков. – Не надо... Класс замерз. Найм, конечно, был безумцем, в ангольском плену все мозги вышибли, но такого от него никто не ожидал. С перебором можно было вполне поздравить. – Это же опасно... – сказала Халиулина. – Борис Михайлович, а вдруг он ее выпустит? Тогда она взорвется. – В ходе татаро-монгольского ига развитие русских земель затормозилось более чем на триста лет, – ответил Найм. – Мы бы сейчас Японию перегнали. А ты, Халиулина, говоришь, взорвется... – Борис Михайлович, я больше не буду. И я первый раз услышал в голосе Чепряткова просьбу, а может быть, даже мольбу. – Я больше не буду, пожалуйста... – Отпустите его, пожалуйста, Борис Михайлович! – попросила Мамаиха. Я поглядел на Мамайкину. Какая тоска. Второе место. Лара смотрела на все происходящее сквозь свои фиолетовые очки, и я не мог понять, о чем она думает. Наверное, ждет, что кто-нибудь кинется на гранату, накроет взрыв своим телом. А фиг ей, не буду никуда кидаться! У меня тело не постороннее. Найм вернулся к гнусавому Чепряткову. Чепрятков держал гранату уже обеими руками, вытягивал их вперед, от себя, будто это хоть как-то могло его защитить в случае взрыва. – Положи гранату на стол, – велел Найм. – Она же взорвется... – Положи на стол, – уже потребовал Найм. – Я не могу... – Положи! – Найм стукнул по столу кулаком. Чепрятков разжал ладони. Граната грохнула на железо. Откатилась чуть в сторону. Чепрятков смотрел на нее, наверное, с секунду, затем сложился чуть ли не вдвое и плюхнулся на пол. Мне тоже захотелось на пол, но я удержался. Кое-кто пригнулся, Шнобель, к примеру. Девочки, пара штук, завизжали. Найм взял со стола гранату, подкинул в воздух, спрятал в карман. – Вставай, Чепрятков, – сказал он. – Ты настоящий герой. Чепрятков показался, цвета блед и смущенный к тому ж. – Вот видите, – назидательно сказал Найм. – Вот видите, что бывает с теми, кто не может отличить настоящую гранату от учебной. Учиться надо, Чепрятков, овладевать знаниями, а не по помойкам лазить... |