Онлайн книга «Остров последнего злодея»
|
– Но они пока здорово тебя опережают, – сокрушался я. – Тупой силой берут, изворотливостью, не интересно даже. И поэтому я хочу предложить тебе кое-что предпринять… Я поглядел на Октябрину максимально проникновенно, будто собирался сообщить ей главную тайну. – Что? – растерянно спросила Октябрина. – Есть способ… Я тебе помогу. Видишь ли, я предполагал, что события могут пойти так, и кое-что предпринял. Работоспособность ботов можно повысить почти в два раза, произнеся определенный код. Катализатор. Я подмигнул Октябрине. – Код? – Угу. Три слова – и боты будут работать, как черти. И ты быстро обгонишь своих товарищей. Ну если их можно так назвать. Октябрина ничего не ответила. И тогда я соврал: – Потягин меня уже просил. – О чем просил? – Об этих словах. Еще вчера. Он как-то узнал… Одним словом, просил рассказать. – Виталя? Октябрина вроде как не очень удивилась, будто ожидала, что Потягин явится испрашивать преференций. – Он, – подтвердил я. – А сегодня еще Урбанайтес придет, больше чем уверен. Будет умолять. Мне кажется, он уже готов умолять. А я не могу… Одним словом, я лучше расскажу эти слова тебе. – Но это ведь не честно… – Почему не честно? Все в рамках эксперимента. Все еще до начала было определено. – То есть? – То есть я предполагал, что кто-то придет. Явился Потягин. И Фома тоже явится. Они слишком хотят Карту, они ослеплены… Лучше уж я тебе помогу. – Не надо, – отказалась Октябрина. – Лучше не надо, я не хочу… Но я был неотвратим, как зима. – Я тебя люблю, – сказал я. Октябрина уставилась на меня с непониманием. – Я тебя люблю, – повторил я. Октябрина заморгала, будто заработали в веках два маленьких моторчика. – Как это? Что это с тобой, Антон? – Это слова такие, вот что. Я тебя люблю. Скажешь ботам… – Ничего я не скажу! – крикнула Октябрина. – Ничего! Она помахала ладошками с затягивающимися мозолями и побежала на свою плантацию. А я отправился обедать. Сегодня на обед у нас были лепешки. У меня из муки лазерной очистки, у сатрапов из кукурузной. Впрочем, на обед явился только Ахлюстин, остальные предпочли потратить время на повышение производительности. Боксеру Ярославу на производительность, судя по всему, было плевать. Он с аппетитом сжевал четыре лепешки, богатырски запил их водой и сказал, что хочет со мной поговорить. Я с аппетитом сжевал четыре лепешки, богатырски запил их кокосовым молоком и сказал, что поговорить готов, мы всегда открыты к сотрудничеству. – Может, пора остановиться? – спросил Ахлюстин. – Остановиться? – не понял я. – Закончить эксперимент. – Можно и закончить, – я принялся ковыряться в зубах. – Отчего бы и не закончить? Если вы… ну, или хотя бы ты публично признаешь поражение. И согласишься принять название. «Дубрава» – оно мне больше всего нравится. Ахлюстин промолчал. – На «Чугунный Батискаф» ты тоже, я полагаю, не согласен. Понятно… Могу предложить что-нибудь попроще, поневиннее. «Недотепы», «Лопухи», «Неудачники»… «Туляремия» вот опять же. Нет, не нравится? Ахлюстин помотал головой, предложил: – «Почемучка». Я сквозь грунт чуть не просочился, банана-мама! «Почемучка»! «Гремучка», а не «Почемучка»! – Полумеры – не для нас, – не согласился я. – Не, «Почемучка» не пройдет, давай что-нибудь серьезное. Чем тебе «Туляремия» не нравится? Или вот, «Укус В Голову»! По-моему, это здорово! Ярослав недобро прищурился и спросил: – Значит, ты хочешь довести дело до обострения? – Это не я хочу, это народ хочет, – я кивнул в сторону плантаций. – Участники эксперимента. Они уже столько сил приложили, столько раз перешагнули через себя, что отказываться просто глупо. Октябрина мне даже в любви признавалась. – Что?! – Ахлюстин едва не подпрыгнул. Как это трогательно, подумал я. Любовь. Великое чувство. Оно затрагивает всех, даже боксеров. Боксеры делаются нежными, боксеры не держат удар. Да, Ярослав хочет превратить Октябрину Иволгу в Октябрину Ахлюстину, жить счастливо и умереть в один день, не, сейчас точно прослезюсь. Прослежусь. – Да, – я переключился на шепот. – Да. Вот, буквально два часа назад так и сказала – я тебя люблю. Ну я говорю, и не такое бывает, я понимаю, тебя пронзил стрелой Амур, но мое-то сердце отдано другой, Юлии Курдюмовой, она в хоре пляшет. А Октябрина так, знаешь, близко все приняла, расплакалась… Я замолчал. И Ахлюстин молчал, только желваки играли. Я сочувственно похлопал его по плечу. – Вот она посидела, поплакала, а затем мне и говорит – если уж ты отверг мои чувства, то изволь как-то это компенсировать. А не то побегу, кинусь в пучину. – Как? – В пучину кинусь, пойду на дно, как ржавый гвоздь. И так решительно на меня посмотрела. Ну что я мог сделать, Октябрина девушка щепетильная… – Так и сказала – «я тебя люблю»? – перебил Ахлюстин. – Ну да, – подтвердил я. – Три заветных слова. А тебя что, это как-то задевает? – Меня? Нет, что ты… – Ахлюстин принял равнодушный вид. – Просто вот… Видишь ли… Это… Виталя в нее влюблен, Потягин… Ахлюстин фатально покраснел. Да, не умеешь врать – не берись. – Она ему нравится… – Мне как-то даже стыдно, – перебил теперь уже я. – Так некрасиво получилось… Но без умысла совершенно, поверь! Я все сердце Курдюмовой уже передал… – Да уж… – боксер страдал. – Да-да, – посочувствовал я, – как в старой песне поется – «мы выбираем, мы выбираем…». Выбираем-выбираем, выбрать не можем… Ты не читал Брешко-Брешковского? – Не… – Ах ну да, ты же боксер. А я реконструктор. А книга называется «Человек третьего тысячелетия»… – И что? – И то. Брешко-Брешковский убедительно доказывает, что в начале третьего тысячелетия начал формироваться доминирующий ныне психологический тип личности, причем не в масштабах одной страны, а планетарно. – Чего? – не понял Ахлюстин. Нет, он все же боксер. Не быстро вкатывает. – Того. Постепенно все люди на планете стали походить друг на друга. Поведением, реакциями на раздражители, эмоциями. То есть вот если взять нас: меня, Потягина, тебя и Урбанайтеса. Современный психолог, разумеется, узрит некоторые отличия… |