Онлайн книга «Хроника одного полка. 1915 год»
– Так точно, ваше высокоблагородие, почила в октябре месяце! Кучин смутился, ему ничего не было известно об этом печальном событии и надо бы наказать юнкера за такое несоблюдение формуляра, но, во-первых, не поворачивался язык называть Жамина юнкером, а во-вторых… И полковник смягчился. – Ну что же, вахмистр, примите наши соболезнования. Жамин опустил глаза. – Можете быть свободны, – отпустил его начальник училища и, когда Жамин вышел, обратился к Агокасу: – Как успехи у вахмистра? – Успехи, господин полковник! Одни только успехи! Грамотности, конечно, не хватает, но… ему же не в университет! – Это правильно вы говорите, что не в университет. – Кучин немного подумал и спросил: – А как насчёт досрочных экзаменов? – Дмитрий Алексеевич, если его сейчас об этом известить и назначить комиссию, допустим на конец декабря… – Да, – подхватил Кучин, – он и сам собирался к Рождеству… – …Он этого не скрывает и усиленно готовится, то думаю, что справится. – И что, выпустить прапорщиком? – Если по справедливости, Дмитрий Алексеевич, то – да! – Но в любом случае он и так и так получит прапорщика только по прибытии в полк. – Я, если позволите, могу высказать на сей счёт своё мнение, я совсем недавно просматривал его формуляр с характеристиками из полка. – Извольте, Сергей Викторович! И что там? – В его характеристике… – Агокас подбирал слова. – По практике, такого вахмистра, как Жамин, не должны были отпускать из части. Насколько я понял из прочитанного, вся учебная работа держалась на нём. Полк, насколько мне известно из сводок, почти не выходил из боёв, нёс потери и пополнялся практически на ходу. Какое сейчас идёт пополнение, нам известно, поэтому такие, как Жамин, в любой части на вес золота! – Тогда в чём дело? – Проявлял к новобранцам жестокость, сквернословил и рукоприкладствовал, правда, об этом сказано практически только намёками. – И? – Вот здесь забит гвоздь! Его сейчас в его полуэскадроне ненавидят за ту же жестокость, только здесь он ведёт себя намного осторожнее, знает, чем рискует. – А что юнкера? – Они ему не спускают и берут на цук при любой возможности. – Это же строжайше запрещено! – Это происходит в казарме, а там они – юнкера – у себя дома, и у них свои порядки. – А он? Я от него на изводки не видел ни одной рапортички. – А он их и не пишет, справляется по-своему. – Как? – Терпит, а потом разбирается, как он считает, по справедливости! – Прижимает? – Бывает, что и так! – Но ведь ни синяков, ни увечий! – Тут для меня тоже загадка… А в действующей армии таким просто стреляют в спину. Кучин задумался. – Так, значит, что? Мы его выпустим офицером, прапорщиком, а там, – Кучин махнул рукой в сторону запада, – ему вроде как… недолго?! – Вполне возможно, господин полковник! Но это будет уже не наша забота! – Печально! Вот так действующая армия поступает с нами, сначала от таких, как Жамин, избавляется, а потом получает обратно… подготовленных на высшем уровне! Оба офицера некоторое время молчали, и Агокас сказал: – Моё мнение, что его надо провести досрочно, и если сдаст, то и отправить от греха! Кучин ненадолго задумался. – Ну, тогда что ж! С одной стороны, жестоко, а с другой?.. Ладно, принимается, вопрос – когда? Давайте смотреть календарь! Так… – Кучин стал листать календарь. – Ноябрь, декабрь, Рождество… Вот! – сказал он. – Рождество у нас выпадает на субботу, двадцать пятое, тогда что? – Он посмотрел на Агокаса. – Понедельник, двадцатое? – Понедельник – день тяжёлый, Дмитрий Алексеевич, я думаю, во вторник. – Двадцать первое? – Да! – Тогда предупредите гарнизон, напишите им, пусть пришлют кого-нибудь для включения в комиссию… – Как обычно! – Именно! И готовьте приказ. Может быть, ещё кто-нибудь из юнкеров изъявит желание. – Хорошо, Дмитрий Алексеевич! И у меня имеется одна мысль! Из Петрограда дошла интересная новость! Жамин вышел от начальника училища со смешанными чувствами. Его только что поздравили с победой, он, конечно, был на коне, но при этом он не чувствовал, чтобы к нему относились как к победителю. Это вызывало досаду. За прошедшие три месяца: сентябрь, октябрь и почти весь ноябрь – ему пришлось много вытерпеть. Для начала он понял, сколько он не знает, как далёк он от однокашников-юнкеров, особенно сыновей офицеров, у которых все в роду – и отцы, и деды, и прадеды – были офицерами и по отцовской, и по материнской линии, воспитанные гувернёрами и в сытости. Фёдор тоже вырос в сытости, но навозного духа на подворье его отца свежие волжские ветры не выдуют ещё сто лет. «Какое им дело до того, где я держу моего Дракона? – думал Фёдор про разговор с начальниками. – Это мой Дракон! На моей конюшне!» Фёдор с братом разработал целую операцию, как доставить Дракона на скачки, как успеть переседлать, потому что седловка должна была быть казённая, как вывести Дракона на старт. И всё прошло без единого сучка. Первый заезд, конечно, видел, что конь на подмене, и могли выдать, но начальник гарнизона запаздывал к открытию и просил обязательно начинать без него, а к финишу приехал, и финал заезда уже был на его глазах, и он утвердил победителей. Так Фёдор Жамин стал победителем, несмотря на нарушение правил скачек, к которым допускались любые лошади, но стартовать надо было на заявленных. А то, что сказал Кучин про то, что «не все юнкера имеют возможности…», так на это наплевать и забыть. И вообще, на всех юнкеров наплевать и забыть. И растереть! «Это ещё кому дали худую курточку?» – думал Жамин, возвращаясь в класс для продолжения самостоятельной репетиции. А сколько он слышал себе вслед, в спину! За спиной ему пели, и раздавалось: За Царя, за Русь Святую Дали курточку худую Нечем починить! Сколько бы он ни старался выглядеть – как они, и держаться – как они, а вместо этого: Левой, правой, чёрт кудрявой! От этого «кудрявой» он даже перестал подвивать чуб. Рядом с ним выстроилось два лагеря: презиравшие его дети офицеров и дворян и ненавидевшие свои. И дисциплина, которую он строил, образовала вокруг него стену: юнкера из его полуэскадрона норовили сбежать в самоволку, тайно резались в карты, да в такие игры, о которых он только слышал, а про иные так и не слышал; втихомолку выпивали, находили себе в городе зазноб и никогда бы не позволили этого ему. А так хотелось пригласить Елену Павловну в театр, поужинать в ресторане… |