Онлайн книга «Орли, сын Орлика»
|
Остаток монет Григорий разделил на два неравных столбика. Прикинул: десятую часть полученного матушка обязательно отдаст общине – это закон. Итак, отсылать нужно как можно больше, ведь «общинная» десятина… Но ему же надо новый мундир в дорогу пошить! Да и неизвестно, какие средства ему через месяц выделят… Подумав еще немного, несколько уравнял столбики, золотые из меньшего вернул в кошелек и снова спрятал на груди, больший пододвинул к Кириле-Каролю: – А эти деньги, братец, немедленно отвезешь в Стокгольм и отдашь… сам понимаешь кому. – А-а-а, вон оно что!.. – А ты думал, с чего это я к тебе посреди ночи ворвался? – Ну, это понятно, что недаром… Только все равно пара дней здесь ничего не изменят. – Изменят, Каролик, еще и как изменят! Ведь недели через три тебе нужно вернуться назад. – Зачем так спешить?! – Ведь потом я уеду далеко-далеко… – Куда это? – Не могу сказать, но очень далеко отсюда. Тогда и встретимся снова, и я дам тебе еще денег… для известных тебе в Стокгольме лиц. Там же будешь ожидать моего возвращения. Я сообщу, когда настанет время вернуться сюда, в Париж. – А я? – Что – ты? – Разве я с вами не поеду? – Нет. – Но ведь!.. – Не могу взять тебя с собой, Каролик! – Почему? – Не спрашивай лучше, поскольку это великая тайна. – Королевская служба, понимаю… – грустно вздохнул Кирило-Кароль. – Что ж поделаешь, братец! Григорий посидел у прислужника еще немного и уехал: запорожец должен был собираться в дальнюю дорогу. Зато с души гетманыча словно каменная глыба свалилась. Он даже начал сочинять нечто на манер мадригала [11], посвященного этому загадочному городу: «Париж среди зимы и юны парижанки…» – но стихи выходили несерьезными сверх всякой разумной меры. Пришлось придержать слова, по крайней мере, до утра. А так – ничего себе идея, красивая! Сгодится хотя бы потому, что послезавтра… то есть, учитывая, что через несколько часов начнет светать, – уже завтра он приглашен в салон маркиза Нормана де Турнема. Надо же будет сделать запись в альбом юной мадемуазель Жанны-Антуанетты Пуассон!.. Целый день и всю следующую ночь Григорий спокойно проспал в своем номере «Отеля де Пост». Зато на следующий день успел абсолютно все – даже элегантный стих о волшебном Париже сочинил. Прием удался на славу: храбрый «капитан Густав Бартель» находился в центре внимания небольшого общества, мадемуазель Жанна-Антуанетта очень мило и выразительно пела под собственный аккомпанемент на лютне, декламировала стихи (в том числе сочиненный в ее честь «шведским гвардейцем»), а в конце продемонстрировала коллекцию пейзажиков. Учитывая, что их написала девятилетняя девочка, рисунки были совсем неплохи. На прощание мадемуазель с воистину королевским величием поднесла Григорию темно-красную, почти черную оранжерейную розу и молвила: – Это, дорогой капитан, вам на память о нашей встрече. Не забывайте маленькую Жанну-Антуанетту Пуассон! Не исключено, что когда-нибудь мы снова встретимся, хотя Париж – город большой. – Обещаю не забывать вас, мадемуазель. Также клянусь сохранить эту замечательную розу… хотя ваше обаяние все равно сильнее! – церемонно поклонился в ответ гетманыч. Когда он вышел на улицу, то спрятал розу под плащ: до «Отеля де Пост» было далековато, а так как большую часть полученных авансом средств он отослал семье, теперь придется всячески экономить… похоже, даже как-то без коня обойтись! Поэтому во время прогулки по улицам нежная роза может пострадать от парижского мороза. Ну, месяц как-нибудь пройдет, а дальше – на восток, на восток!.. Что же касается розы и чудаковатой девочки, которая уже воображает себя королевой… неизвестно, как оно сложится. Григорий пока что понимал только одно: все возможно в этом непостижимо-загадочном городе – Париже… Все возможно. Глава 4. Предательство капитана Хага
Конец марта 1759 г. от Р. Х., Франкфурт-на-Майне, ул. Олений Брод, ставка военного губернатора французов графа Теа де Тораса де Прованса – А не кажется ли вам, любезный граф, что вы берете на себя слишком много ответственности? По всему было видно, что принц Лотарингский не слишком доволен решением маршала лагеря Орли… хоть и не отваживается сказать это прямо и откровенно. Вести в расположение своего корпуса немецкого «гостя»?! В самом деле, к чему лишние слова! Пусть в этом доме расположился французский военный губернатор, но все же мальчишка был и остается внуком бургомистра оккупированного Франкфурта… К тому же, относительно недавно сам генерал Орли предостерегал всех членов штаба от проявлений слишком большого доверия к немцам, а теперь почему-то не желает понимать всю неуместность своего поступка… И меру собственной безответственности! – Оставьте, ваше высочество, – улыбнулся граф. – Мы ни в коем случае не будем осматривать ни всю нашу армию, ни весь мой корпус, ни даже весь полк «синих шведов». – Но ведь… – Мальчуган всего лишь посмотрит на запорожскую сотню. Так сказать, на мою личную маленькую конную гвардию, не более. Это все равно что продемонстрировать гостю своих лакеев – если гостю нравятся цвета их ливрей. – Ваше сравнение не вполне уместно, граф. – Совсем нет, ваше высочество, совсем нет. Помните, как после нашего появления Франкфурт переполнился слухами, что якобы во Франции не хватает воинов, если они наняли на службу бешеных турецких янычар? – Разумеется, помню! – И что отныне янычары начнут охотиться на несчастных немецких младенцев и ради развлечения станут есть их живьем? [12] – Ну, предположим… И что из того? – Это все произошло из-за моих запорожцев – ведь здешние жители их никогда не видели, потому легко спутали запорожскую одежду с турецкой. – Предположим, граф. Предположим, все это так и есть – и что с того? |