Книга На острие меча, страница 97 – Богдан Сушинский

* * *

Выйдя на улицу, все трое оглянулись на неприметный особняк с потускневшим, полуоблупленным фасадом и потрескавшейся дверью парадной. Несмотря на то что вид его казался более чем скромным, все трое чувствовали себя так, словно разъяренная прислуга только что выставила их, обнищавших дворян-бродяг, из роскошного аристократического особняка.

— По-моему, он сказал какие-то очень теплые слова по поводу вашей рукописи, а, господин Шевалье? — озадаченно проговорил д'Артаньян, надевая шляпу. — Ведь он хвалил ее, разве не так, господин де Брежи?

— По крайней мере, мы знаем, что отныне этому издателю известно о существовании такой рукописи. И что он готов издать ее даже за свой счет или за счет своего издательства «Под знаком креста».

— Разве господин Барбен говорил, что согласен за свой счет? — усомнился Шевалье.

— Он дал это понять, видя, что вы не принадлежите к наиболее богатым людям Франции. Кроме того, господин Барбен не сомневается, что, в крайнем случае, расходы на издание будут оплачены неким графом де Брежи, — с едва заметной улыбкой объяснил посол.

— Но как же талантливо он сумел отругать мою рукопись, а, вы заметили это, господа?! — вдруг рассмеялся Шевалье. И смех его был искренним. — Так хвалить, ругая, а, ругая — так хвалить!.. Вот что значит настоящий издатель ^[43].

— Эй, кто меня слышит: князь Одар-Гяур проживает в этом доме?! — послышался чей-то звонкий, почти мальчишеский голос.

— В этом! — неожиданно последовал ответ, который опередил ответ самого Гяура.

«Улич? Как он оказался у дома? — удивился Гяур. — Странно. Я-то думал, что очередное наше безумство вновь охраняет только один телохранитель — Кара-Батыр».

— Он у себя?!

— Да, мощи святой Варвары, у себя! — донесся хриплый, раздраженный голос ротмистра. Улич хорошо понимал, что не должен был открываться. Никому. — Но я бы не советовал тревожить его сейчас!

— Придется потревожить! Вы его слуга?!

— Князь так не считает!

— Ему письмо из Варшавы! Из приемной самого канцлера Речи Посполитой! Получив его по эстафете, я проскакал целый день, чтобы доставить это послание еще сегодня! Так было велено!

— Ну, если велено… — лениво протянул Улич. — Тогда что ж, придется звать! Хотя у полковника это и вызовет неудовольствие. Слишком уж неудачное время выбрали вы для своего визита.

— Что бы это могло значить? — медленно поднимался полковник, все еще не отзываясь на голос посыльного офицера.

— Ничего особенного, — полушепотом заверила его графиня де Ляфер. Она лежала, уткнувшись головой в подушку. Оголенные, изящно отточенные плечи ее призывно вздымались, соблазняя Гяура формами своими, женственной свежестью тела и фиалковым запахом распущенных волос.

— Но там посыльный с письмом.

— А здесь — раздетая и обласканная тобой женщина, — томно напомнила графиня, приближая изгиб длинной лебединой шеи к его губам и не позволяя подняться с кровати. — Письмо от канцлера Польши — только-то и всего. Что вас так встревожило, мой невозмутимый князь?

— Нужно бы одеться. Сейчас посыльный будет здесь.

— Давайте сюда это письмо. Я передам, — вновь ожил голос Улича.

— Это невозможно. Обязан вручить полковнику лично в руки.

— А вот это действительно невозможно! — хрипло рычит Улич. — Князь Одар-Гяур лежит в постели. Залечивает раны.

— Он ранен? Тяжело?

— Во всяком случае, ему пришлось выдержать тяжелую осаду. После того, как сам отчаянно бросился на штурм.

Так ничего и не поняв из сказанного ротмистром, гонец промолчал. Зато Гяур и Диана прекрасно знали, что он имел в виду.

— Какой же он негодяй, — незло пробормотал полковник, лихорадочно одеваясь. — Вот уж, действительно…

— Спокойнее, князь, — пыталась усмирить его графиня.

— Улич! — предупредительно крикнул Гяур. — Пропустить посыльного! Я готов принять его!

— Ну вот, очевидно, полковник ранен не так уж тяжело, — извиняющимся тоном бормотал офицерик, решительно прорываясь сквозь заслон и поднимаясь по крутой наружной лестнице в гнездовье князя Одара-Гяура. — А значит, лично сможет принять меня…

— Смогу, смогу, — нервно успокоил его Гяур, набрасывая на плечи кафтан.

— Лучше доверь это мне, — вроде бы полушутя, но все же довольно решительно оттеснила его Диана. — У меня это получится трогательнее.

— Да не пристало тебе получать мои письма, — возмущенно прошептал Гяур, но уже было поздно, поскольку над порогом мансарды возникла голова посыльного. А поскольку графиня встречала его, стоя на коленях и заслонив собой Гяура, то прямо перед глазами оробевшего молоденького офицерика возникла ее полная, сияющая, как две доли щедрой луны, грудь.

— Простите, пани. Имею честь. Лейтенант Пшекревский.

— Ну что вы там бормочете, мой уставший, — с нежной издевкой проворковала графиня. — Вы принесли письмо? Так считайте, что оно уже у полковника, врученное ему лично в руки.

— Тысячу извинений, господин полковник, — растерянно пробормотал посыльный, убеждаясь в том, что появление его в самом деле оказалось убийственно несвоевременным. Гяур тут же извинил его, а графиня приподняла фуражку офицера и по-матерински поцеловала его в лоб.

— Это вам — в виде награды, мой доблестный. Считайте, что самый великий подвиг на военной службе вы уже только что совершили. А главное, не забудьте доложить своему грозному командиру, что вы — ангел. Сошлитесь при этом на меня, графиню де Ляфер.

— Еще раз извините, пани, и вы, господин полковник. Я не знал… Меня послали. Пакет, — продолжал лепетать лейтенантик, еще какое-то время завороженно глядя на грудь графини. — Очень срочный пакет, — извиняющимся тоном бормотал он, опускаясь вниз, так и не дождавшись ни благодарности, ни каких-либо объяснений самого полковника. И даже не будучи уверенным, полковник ли это на самом деле.

— Наконец-то вы снова объявились, граф д'Артаньян. Парижан, конечно, сотни тысяч, но есть среди них люди, чье исчезновение — одного-единственного человека — с улиц Парижа превращает его в заурядный провинциальный городишко.