Онлайн книга «1612 год»
— Намедни позвал меня Шуйский, хочет свой терем достраивать. Вроде бы как жениться вздумал. А ему покойный царь запрещал, чтобы, значит, наследников не было. Я его и спрашиваю: «На милость царевича надеешься, говорят, он добрый?» А Шуйский возьми да и скажи: «Черт знает кто это, только не царевич. Я ведь убиенного младенца вот этими глазами видел!» Царевич нахмурился: — И все? — А что еще? Все! — Глаза бы этому Ваське выдрать, — процедил Димитрий. — По мне, так лучше с головой! — ненавидяще хохотнул Басманов. От его смешка Коню стало совсем не по себе. — Может, я пойду? — робко сказал он. — Как сделаю чертеж, принесу на суд. — Ступай! — рассеянно кивнул царевич, видать уже не думая о предстоящем строительстве. Только Конь отошел, Димитрий повернулся к Басманову: — Что делать будем? — В его голосе тот почувствовал явный испуг. — Ведь Шуйский должен быть главным свидетелем, что я жив. Он же вел угличское дело! — Так ты — вот он! — недоуменно развел руками Басманов. Царевич с каким-то колебанием посмотрел на него, потом, будто решившись на что-то, глубоко вздохнул и сказал: — Ладно! Все равно уж теперь мы одной веревкой связаны. Еще раз внимательно оглядев подножие холма, на котором они стояли, Димитрий горячим шепотом продолжил: — Я истинный царевич! Ты мне веришь, Петр? — Конечно, верю, государь! Потому и служу тебе не на жизнь, а на смерть. — Так вот, скажу самое тайное: я царевич, но не угличский, понимаешь? — А какой же еще? — тупо уставился на него Басманов. — Я сын старшего брата Ивана Грозного, его племянник, и тоже — Димитрий… Царевич подробно рассказал о своем происхождении. — Вот теперь ты все знаешь! — закончил он. — А кто еще знает? — торопливо спросил Басманов. — В Польше — Лев Сапега, ну, и мой воспитатель, а здесь — инокиня Марфа, бывшая царица. Она меня благословила и нательный крест своего сына отдала. Вот он! Царевич расстегнул рубаху и достал обсыпанный бриллиантами платиновый крест. Поцеловал его и, слегка помешкав, вдруг протянул Басманову: — Целуй! — Что ты, государь! — даже попятился от такой неслыханной чести Басманов. — Целуй и поклянись, что сохранишь эту тайну, даже если на смерть надо будет пойти. Басманов долго и прямо смотрел в глаза Димитрию, потом бережно взял в руки крест, потянув за золотую цепочку, и впился в него губами. — Ну и ладно, — сказал наконец царевич. — Верю. Теперь ты понимаешь, что для меня значит свидетельство Шуйского? Ведь еще несколько дней назад он с Лобного места, в присутствии моих гонцов Пушкина и Плещеева, во всеуслышание сказал, что царевич был подменен, что зарезали попова сына, а теперь — «черт знает кто»! Басманов покачал головой: — Лукав Васька. Видишь, и сейчас сказался больным. Когда надо было Федора Годунова с трона сбросить, он признал в тебе царевича. Но тогда ты еще был далеко. А как скинули, сам, видать, возмечтал о престоле. Вот и начал тайные козни чинить… — Ну, Федор Конь, похоже, не поверил. А интересно, что это за птица — Костька-лекарь? Небось уже трепал мое имя всуе на посадах? — Лекарь уже ничего трепать не будет, — махнул головой Басманов. — Откуда ты знаешь? — А откуда я вообще узнал об этом разговоре? — улыбнулся Басманов. — Понятно. Значит, он и донес? Басманов кивнул, но лицо его снова приняло озабоченное выражение. — Если бы Шуйский случайно обронил это в разговоре с двумя знакомыми, было бы полбеды. У меня в Сыскном уже несколько купчишек сидят. Вот они действительно бродили по лавкам и передавали слова Шуйского, деи, угличский царевич доподлинно был зарезан. — Отрубить болтунам головы, — вскипел Димитрий, — а Шуйского схватить немедля. — Дело, государь, — ответил Басманов. — Только разреши всех троих братьев взять, чтобы разом с этим осиным гнездом покончить. — Я думным боярам обещал никого из них не трогать, — растерянно возразил Димитрий. — Правильно, но в том случае, если они не пойдут против тебя, — живо ответил Басманов. — Поверь мне, государь, не будет тебе спокойного царствия, пока Шуйские живы. Да и остальных остерегаться надо. Пока мы одни, я хотел о твоей охране сказать. Полякам бы я не доверял. Знаю, знаю, что ты хочешь сказать: они с тобой с самого начала. Однако вспомни, как шляхтичи бросили тебя под Новгородом-Северским, когда у тебя денег не хватило, чтобы с ними расплатиться! Ты уверен, что, если кто-то заплатит им больше, чем ты, они сохранят тебе верность? То-то! — Где же найти таких, кого не подкупить? — тоскливо спросил царевич, и в его глазах Басманов вновь прочел затаенный страх. — Есть такие! — сразу ответил тот как о давно обдуманном. — Это немцы. Если уж они принесли присягу, будут хранить верность до гроба. Поэтому я предлагаю: чтоб поляков да и казаков пока не обидеть, поручить им наружную охрану дворца и Кремля. Со временем, когда я стрельцов себе подчиню, мы их и здесь заменим. А внутри дворца пусть службу несут только немцы: всех стольников и стряпчих — с глаз долой. Их дело — только торжественные церемонии! — Добро, — согласился Димитрий. — Приведи ко мне командира этих немцев! Так Жак де Маржере предстал перед светлыми, точнее, темно-серыми очами царевича, ожидавшего его в полутемном зале дворца. — Как зовут? — В полку меня кличут на немецкий лад — Якоб Маржерет. — А ты разве не немец? — Нет, француз, ваше величество. Димитрий оживился: — Я слышал много интересного о твоем короле Генрихе. Ты с ним знаком? — Конечно, ваше величество, и очень хорошо! Я ведь воевал под его знаменами, когда он еще был принцем Наваррским. О, это был могучий воин! Мог один обернуть вспять сотню хорошо вооруженных всадников! — Почему же ты расстался с ним? Маржере вздохнул: — Кончилась война! Генрих победил и стал королем. И притом… — Что, что — притом? Маржере помялся, потом все же сказал: — Притом — я ведь гугенот! — Ну и что такого? Мой секретарь Ян Бучинский тоже гугенот, однако он предан мне, несмотря на разницу в вероисповедании! — Генрих тоже был гугенотом, и мы вместе воевали с католиками. Однако когда он стал королем, одновременно стал и католиком. — Почему? — Так потребовал папа, иначе он бы не благословил Генриха на трон. |